Поехали!
Ну-с, вот и добрались до самой романтической и одновременно самой драматической части. И заодно перевалили аж за середину повести. 
Приятного чтения!
Аршин - мера длины, равная 71,12 см.
Карнеол - оранжево-красный сердолик
Ногат - оникс (поделочный камень)
Чуни - род лёгкой обуви наподобие лаптей
Часть 8. Стр. 38-46
* * *
Вот уж и третьи петухи прокричали, и заря занялась – нет Аринушки. Как вдруг потемнело небо, и услыхала мать конский топ. Выбежала она за околицу и видит: везёт Аринушку на вороном коне каменный человек. Испугалась Марфа, залилась слезами горючими, под ракитовым кустом схоронилась. А каменный человек довёз Аринушку до деревни, поворотил коня, в три скока достиг чащи – и пропал. Тут Марфа кинулась к дочке:
- Ох, - говорит, - я уж думала, живой не видать мне тебя! Как не растерзало тебя чудище каменное?
Аринушка обняла её ласково, в избу повела, на лавку усадила:
- Что ты, - говорит, - матушка! Что ты, родимая! Разве мог он меня обидеть? Доброе у него сердце!
И рассказала матери, как гуляла с ардар-камнем в заповедном лесу, как за зельем к бабе Яге ездила, как ослушалась друга своего, подошла к диковинному цветку, как заснула сном беспробудным… И как, едва пробудилась на заре, он её прямо к воротам привёз. Слушала Марфа, дивилась – да не верила. Почудилось ей, будто околдовал ардар дочку её ненаглядную. И спросила Марфа:
- А как же ты, доченька, через Темень-реку переправлялась? Ведь ни моста там нет, ни лодки, ни переплыть её нельзя, ни вброд перейти. Птицы и те не перелетают, назад ворочаются…
Аринушка и показала ей колечко:
- Вот, матушка! Коли приложить его к самому высокому дубу, станет над Темень-рекой крепкий мост.
А когда вечером, умаявшись за день, заснула Аринушка, мать сняла у неё с пальца то колечко, вышла за околицу да и закинула его в самый высокий бурьян, в самую глухую крапиву.
Проснулась Аринушка поутру, ищет колечко – да нет его.
- Матушка, не видала ли моего колечка волшебного?
- Нет, дочка, не видала. Знать, вчера не на тот палец надела, да ночью-то и обронила. Поищи под половицей – может, найдёшь.
Искала Аринушка, искала – да как отыщешь то, чего уж нет? Села она и заплакала:
- Ах, горе какое! Обещалась я другу своему прийти завтра на условленное место. А если не приду – будет знать, что не мил он мне, что не хочу видеться с ним боле.
Обрадовалась матушка; ну успокаивать Аринушку:
- Не горюй, дочка! Знать, так оно и должно быть. Ни к чему тебе, живой, с каменным истуканом дружбу водить.
Да только плачет Аринушка, не унимается:
- Сказал он, что умрёт с тоски, коли не приду я больше! Станет навек мёртвым камнем, если не вернусь…
А Марфа и рада:
- И, дочка! Негоже тебе, ягодка моя, с нечистью знаться. А что говорил – не слушай тех слов. Не умрёт он без тебя! Покручинится, потужит – да и забудет ваши прогулки да разговоры сердечные. Не плачь, дочка. Потерялось колечко – ну, знать, так тому и бывать.
Поверила Аринушка матери. Слёзки вытерла, повеселела. Прошёл день, а там и другой, а за ним и третий… Ждал, ждал Аринушку каменный человек на том берегу Темень-реки, да так и не дождался.
* * *
Марфа молча наблюдала, как Аринушка собиралась. Точь-в-точь, как всегда: закрепила на голове расшитую перевязку, надела передник, приготовила корзинку с обедом… И только когда каким-то неловким, скованным жестом отставила пеньковые чуни и обулась в любимые башмачки, мать тихо-тихо спросила:
- К нему?..
Аринушка опустила плечи; ответила, не оборачивая лица:
- Да…
Марфа чуть помедлила, а потом произнесла – горько:
- Скажи ему: за то, что меня вылечил и тебя живую домой привёз, я ему благодарна. А за то, что околдовал тебя, глупую – нет ему моего прощения, и не будет никогда!
Аринушка остановилась у порога:
- Да не околдовал он меня…
Марфа махнула не неё рукой:
- Да иди уже скорее, не томи! А то ведь не пущу! Ох, наказание ты моё…
Аринушка выскользнула за дверь, сбежала с крыльца и поспешно вышла за ворота. Торопливо пошла по улице, ощущая, как горят щёки после такого неожиданного напутствия.
Когда мать пришла в себя, Арина показала ей мешочек с остатками толчёной травы, рассказала: если б не Янгул, хворала бы ты, матушка, куда злее и дольше, а то бы и вовсе не поправилась. Устыдившись своего молчания, теперь поведала матушке всё то же, что и Любаше; не утаила и того, как купила ардару Псалтырь и Священное Писание, как принесла в его дом иконы, как научила молиться и творить крестное знамение. Какая же он нечисть? Он другой, чуждый, непривычный – но человек. И не чудовище какое – напротив, добрый, благородный…
Сперва мать не хотела и слушать. Грозилась запереть дочку в избе, грозилась не оставить в доме ни одного пояса, спрятать все – и пусть-ко тогда попробует Аринушка выйти на улицу! И шагу за порог не ступит, распоясанная-то! Плакала, причитала, молила дочку не видеться больше с каменным истуканом – уж если не ради неё, несчастной, то ради Христа Бога…
Аринушка покорно вытерпела и это. Знала: поделом! Сама виновата.
Но постепенно Марфа смирилась, утихла. С неохотой, скрепя сердце, прислушалась к тому, что рассказывала Арина. И понемногу начала верить, что совсем не таков ардар, каким рисует его людская молва.
Но что Янгул околдовал её несмышлёную дочь – на том Марфа стояла крепко, и ничего не хотела слушать.
И теперь, спускаясь с пригорка, Аринушка вдруг осознала: в эти дни она вспоминала Янгула куда острее, нежнее и чаще, чем прежде. Тронув кольцом старую берёзу на опушке, Арина углубилась в лес. Как странно и даже страшно, оказывается, признаться себе в том, что давно уже чувствуешь в сердце. Словно прыгнуть в колодец, где не видишь дна. Приворожил ли её Янгул? Конечно же, нет. Но сегодня она ясно, отчётливо понимала, что спешит по неприметной тропе, убыстряя шаг, не к благородному ардару, спасшему её от лисицы. Не к доброму хозяину чудного садика за рекой. И даже не к другу.
К любимому бежит сегодня она. Мечтает о встрече, жаждет снова видеть его, разговаривать с ним, глядеть ему в глаза… Улыбаясь, легонько, будто бы случайно, касаться своей рукой его руки…
Как могло всё так обернуться? Ведь полюбила она. Всем сердцем полюбила. Давно ли боялась заговорить с ним, посмотреть ему в лицо? А нынче… Ардара полюбила!.. И что делать теперь?
Аринушка остановилась: подрастающий клён перекинул над тропой тонкую чёрную ветку с молодыми листочками. Она осторожно отвела её рукой, вздохнула и поспешила дальше. Вот и ответ, что делать: шагать вперёд, пока есть, куда. Обратной дороги уж нет…
Янгул ждал её на высоком берегу, под дубом, на том же месте, что и всегда. Сладко замерло и тут же громко застучало сердце. Как же медленно вылезает из берега ленивый мост!
Едва его край коснулся земли, Аринушка перебежала через реку, даже не подбирая подола:
- Здравствуй, Янгул!
- Здравствуй, Аринушка.
После всего, что перечувствовал тогда над нею, сонной, он особенно ждал новой встречи. Все эти дни думал только о ней – и даже в какой-то миг почудилось, будто права была Арина, так упрямо повторявшая: человеческое у тебя сердце! Живое, горячее, доброе!
Может, и так… Да только, как и прежде, не бьётся оно.
Не человек он. Ардар. И надеяться на взаимную любовь, на то, что сбываются мечты и воплощаются сказки – нелепо.
Он посадил её на Басара, тронул поводья. Тогда, на рассвете, он угадал, что старая Марфа встречала дочь на развилке дорог; слышал и видел почти всё. Потому и думал все эти дни только о том, чего слышать и видеть уже не мог. Боялся, что больше не отпустит мать Арину в заповедный лес. Пытался убедить себя, что так будет правильнее, так будет лучше – и не мог. Болью отдавалась во всём теле мысль о том, что, быть может, напрасно прождут они сегодня с Басаром на высоком берегу. Что им с Ариной, может статься, никогда больше не увидеться…
Но она пришла. Его любимая, его желанная. И вновь сидела близко-близко, вновь улыбалась ему, вновь то опускала, то поднимала густые ресницы…
Помолчав немного, он спросил:
- Как матушка? Полегчало ей?
Арина вспыхнула:
- Так ты знаешь…
- Да.
- Полегчало…- со вздохом призналась Арина. - Она тебе велела передать, что за лекарство благодарит. И за то, что домой меня вернул тогда – тоже… Правда, она думает, что ты обманом меня в лес завлёк, приворожил…
- Сама пошла.
Она смущённо улыбнулась на эту шутку и снова покраснела.
Он любовался её свежим, румяным личиком, и не думал отводить глаз. Басар, прекрасно зная дорогу, вёз их шагом, легонько покачивая. Арина тоже глядела, не отрываясь, и думала: как это раньше не замечала, насколько Янгул красив? Особенно хороши именно эти его высокие скулы, немного раскосые чёрные глаза, чётко очерченные губы… Неподвижные брови и те прорисованы по тёмному камню искусно, с изгибом. Разве что уши ардара не в лучшую сторону отличаются от человеческих: больше похожи на плоский отросток скулы.
- Поедем сегодня гулять? – прервав её созерцание, предложил ардар. – До вечера дождя не будет. А я тебя на дальний холм хотел свезти. Там груши дикие цветут. И вишни.
- До сих пор? – поразилась Аринушка. – Скоро уж лето! Отцвели, должно быть…
- Эти только распустились. Поедем?
- Поедем, Янгул, конечно! Может, сразу тогда и повернём? Обед с собой возьмём…
- Кружки захватим. Пить захочется. Там солнечная сторона.
Низкая ветка дуба, под которой они проезжали, сердито вцепилась в волосы ардара и торчащим сучком разорвала ветхую льняную ленту. Янгул недовольно встряхнул головой, и густые чёрные пряди упали ему на плечи. Арина заулыбалась:
- Ой! Правда ведь, хвост у тебя настоящий! А я всё не верила…
- Хочешь – тронь. Убедишься.
Она осторожно протянула руку к его волосам – и Янгул тотчас пожалел, что так опрометчиво позволил к себе прикоснуться. Вместо того, чтобы как следует дёрнуть прямые гладкие пряди, она ласково провела по ним рукой, погружая кончики пальцев в чёрный шёлк. А затем, смущаясь, погладила ардара по голове – и в груди его немедленно сплелось в тугой клубок уже знакомое коварное тепло. Янгул не хотел, чтобы и в этот раз оно раздалось вширь и заполнило собою всё тело. Но Аринушка медленно провела мягкой ладонью по его груди – и зыбкая оболочка горячего шара лопнула, тепло разлилось от ног до горла.
- Янгул… - вдруг, стесняясь, произнесла Арина. – Ты… очень красивый. Ты знаешь об этом?
- Не задумывался.
- Вот… Теперь знаешь. Скажи, а я… Я красивая?
Он улыбнулся:
- Очень.
Она вспыхнула и опустила глаза. Ардар вновь ощутил, как резко перестало хватать воздуха – и приоткрыл губы, стал дышать через рот. Ещё никогда он так не желал поскорее добраться до дома.
Пока Арина складывала в корзинку берестяные кружки, он отыскал в сундуке ненужный лоскуток, встал перед зеркалом и кое-как стянул волосы на затылке, чтоб не мешали. Но тут же услыхал за спиной:
- Кто ж так делает? Погоди, я сама…
Он безропотно подчинился. Арина посадила его на лавку, достала из кармашка гребень с длинными редкими зубьями, тщательно расчесала ему волосы и аккуратно, туго перевязала синей лентой из своей косы – а себе тут же ловко приладила линялый старухин лоскуток.
- Вот… Совсем другое дело.
- Будет у тебя дочка – расскажешь, как баловалась, ардарам хвосты перевязывала, - пошутил он.
Аринушка рассмеялась:
- Зачем же расскажу? Познакомлю её с тобой. Пусть привыкает.
Он ничего на это не сказал.
…До дальних холмов доехали легко. Аринушка рассказывала, как пыталась вырастить боярской дочке цветы для светлицы, и как их сперва поела мышь, а потом, когда Арина посадила и вырастила новые – кошка. И как она боялась, что Катерина Гавриловна разгневается, и как та посмеялась. Дорога долго вилась по равнине, а затем круто полезла вверх и потерялась на склоне. Они спешились; Янгул отпустил Басара пастись и пошёл вверх по извилистой тропе, указывая Аринушке путь. Она взбиралась следом – и отчего-то вспоминала, как шла за ним впервые по незнакомому лесу. Точно так же, как тогда, качался теперь перед её взглядом хвост из смолянисто-чёрных волос, точно так же утыкался её взгляд в каменную спину, точно так же шёл Янгул, не оборачиваясь. Разве только сегодня ардар вооружился не луком, а коротким мечом – видно, утром ходил за реку, смотреть расставленные капканы. Меч, прицепленный к поясу, болтался из стороны в сторону, показывая то конец ножен, то рукоять. А это ведь тоже было… Ещё раньше: в тот самый день, когда она впервые увидала его на ярмарке.
Довольно скоро они выбрались на плоскую поляну, поросшую густой невысокой травой. За несколько аршинов до неё Янгул неожиданно обернулся – и подал Аринушке руку: последние несколько шагов по тропинке надо было делать над отвесным северным склоном. Зато на самой полянке, куда привёл её ардар, в самом деле раскинулся настоящий райский сад. Дикие груши и вишни, обступившие полянку с восточной и западной стороны, распустились так пышно, так низко склонили усыпанные благоуханными цветами ветки, что напоминали душистые белопенные валы. Земля под ними была вся сплошь желта от одуванчиков – а оттуда, где они кончались, и зелёный ковёр травы сбегал вниз по крутому южному склону, открывался такой вид, что Аринушка, подняв глаза, ахнула:
- Янгул… Господи, красота-то какая! Как будто весь мир на ладошке!
И верно: под склоном холма простиралась долина, где ярко блестел на летнем солнце узкий приток Темень-реки, шептались на ветру камыши, ветер гладил невидимой рукой изумрудный ковёр луга. Там, где кончался луг, непроходимой стеной стоял ближний лес – и призрачно синел на горизонте дальний. Всё цвело вокруг, и с головокружительной высоты различимы были даже белые и жёлтые пятнышки бабочек, порхавших над лугом.
- Здесь ранним утром, на заре, лучше всего, - садясь на траву, сказал Янгул. – Солнце ещё за холмом, глаза не слепит. Даль вся в дымке. Колокол ранний слышен от вас. И петухи. Но птицы здешние громче всего. Их столько…
Аринушка разулась; опустилась рядом с ним на мягкую траву, ничуть не боясь зазеленить сарафан, и обняла колени руками. Тихонько предложила первая:
- Помолчим?
Ардар кивнул.
Она давно, ещё во время прогулок по лесу, скованному морозным сном, заметила: обыкновенно они с Янгулом разумеют и чувствуют окружающий мир примерно одинаково. И любые слова сейчас будут лишними. Он хорошо понимает, что ощущает она, оказавшись здесь, как сладко ей, в каком восторге пребывает душа. На этой поляне они сегодня вдвоём – как будто больше нет никого в целой земле. Словно они – Адам и Ева, ещё не изгнанные из рая…
Бесконечно прекрасен был мир, окружавший их, и безгранично счастливой ощущала себя Аринушка именно потому, что выпало ей жить на свете и видеть своими глазами его красоту. Она подозревала, что и Янгул думает примерно так же – ведь не зря он столько ждал, чтобы привести её сюда именно в пору цветения, самую мимолётную и самую чудесную.
Не в силах будучи больше сдерживать в груди детский восторг, Аринушка поднялась с земли и подошла почти к самому краю поляны – так, чтобы взгляду открылась прозрачная высота, чтобы захотелось запеть, как птица – и взлететь, раскинув руки.
Ардар поднялся следом за ней:
- Нравится тебе здесь?
Она лишь выдохнула:
- Ох, Янгул!.. – и, обернув к нему лицо, заулыбалась.
Какое-то время они стояли, любуясь солнечной долиной, на некотором расстоянии друг от друга. Потом ардар, осторожно ступая, сократил его и встал у Аринушки за спиной. Теперь она не обернулась, хотя и знала: он совсем близко. Даже ближе, чем тогда, когда они отражались вдвоём в тусклом зеркале. Прохладное дыхание касалось её головы, и отчётливее грома слышался лёгкий шорох и поскрипывание каменных лат. Сердце колотилось быстро-быстро, но Аринушка не шевелилась – только чуяла, как начинает легонько кружиться голова.
Янгул положил тяжёлую ладонь ей на плечо – и сердце ухнуло. Как будто бы прямо туда, вниз: расправило крылья, полетело. Аринушка не шелохнулась, не повернула головы, не издала ни звука. Он слегка сжал пальцы и потянул её к себе. Она послушно переступила на полшага назад – и сразу, всем телом, коснулась Янгула. Он оказался неожиданно тёплым: солнце приятно нагрело каменные доспехи, пока они сидели вдвоём на траве. Ардар положил ладонь на другое её плечо, помедлил – и руки его замкнулись на груди Арины. Ещё одно еле заметное движение – и вот уже она крепко прижата к груди Янгула, вот уже чувствует сквозь рубаху и сарафан прикосновение его живота и ног.
Сердце, поднявшись, как река в половодье, стучало уже где-то между ключиц, и ей было горячо – всей, от пальцев босых ног до русой макушки. Вдохнув, Аринушка медленно подняла руки и положила их, раскалённые, поверх прохладных рук Янгула. Теперь уже он не пошевелился, понимая, что оба желают сейчас одного: чтобы этот миг длился вечно.
В самом деле, всё изменилось вокруг. Вроде бы и небо, и луг, и река, и лес на горизонте были точно такими, как минуту назад – но вместе с тем кто-то словно стёр с картины мира еле заметный налёт. И всё вокруг засияло красками такой чистоты и силы, что Аринушке хотелось плакать от восхищения и невозможности вместить всё, что открылось в это мгновение человеческому сознанию.
Сейчас, когда Янгул обнимал её, крепко прижимая к себе, она не только чувствами, а будто бы и всем телом ощущала, как выходят из берегов две души, переливаются через края земных тел и становятся одной, и как в огромной груди стучит одно на двоих сердце. И чудо это сотворила с ними любовь – соединив каменного ардара и её, земную девушку из плоти и крови. Здесь, сейчас, где у ног их в безмолвном восхищении лежит весь мир, они стали единым целым.
- Это всё, - прошептал сверху его голос. – Большего я тебе дать не сумею.
Теперь ничего не ответила Аринушка – лишь ласково погладила его большие шершавые ладони.
Вниз они спускались в молчании. И, хотя после трапезы на райской полянке, как обыкновенно бывало, они говорили обо всём на свете – самый глубокий след в сердце оставили те объятия над обрывом.
Басар покосился на Аринушку так, словно понимал, что сотворила девушка с душой его хозяина, и она невольно улыбнулась. Они сели на коня вдвоём – точно так же, как садились всегда; ардар чуть толкнул его пятками в бок, и тот послушно зашагал по тропе. И Аринушке показалось смешным, что теперь, когда только что две души слились в одну на вершине холма, они ведут себя так, словно всё осталось, как прежде. Пусть Янгул лишь обнял её – но обнял так, что не требовалось сверх того никаких слов, никаких лишних объяснений. Она любима! И он ею любим…
И ей показалось странным доехать вот так – будто ничего и не было – до самого дома. Не скрепив их соединения безмолвной клятвой уст, не пролив ни единой капли нежности, переполняющей сердце…
Янгул негромко рассказывал ей о красном камне карнеоле. Она слушала, потихоньку наклоняясь всё ближе – и, наконец, решилась. Положила влажные ладони ему на плечи и потянулась горячими, дрожащими от волнения губами к чёрному лицу ардара.
В первое мгновение он чуть заметно подался вперёд, угадав и повторив её движение, и Аринушка успела увидеть, как в ответном порыве разомкнулись его холодные губы. Но в следующий миг Янгул отдёрнул голову – и резко, до боли, зажал ей рот ледяной ладонью. Отвернулся и тяжело произнёс глухим голосом:
- Нет!.. Не целуй меня, Аринушка. Нельзя тебе меня целовать.
* * *
А на четвёртый день вышла Аринушка в садик, села, закручинилась. Болит сердечко, чует беду неминучую, зовёт её скорее за Темень-реку бежать. Да как побежишь, коли потерялось заветное колечко?
Вдруг вылезает из-под земли крот:
- Здравствуй, - говорит, - красна девица! Рыл я намедни новый ход там, где самый густой бурьян да самая глухая крапива, и упало ко мне это колечко. А слыхал я от сороки-трещотки, будто колечко это волшебное, и оттого ты кручинишься, что его потеряла.
Поблагодарила Аринушка доброго крота, надела колечко на палец и скорее к Темень-реке побежала. Бежит по лесу – ветки её по лицу хлещут, коряги под ноги норовят кинуться, кусты за одежду цепляют – словно остановить хотят. Но не замечает Аринушка, спешит, что есть мочи, к другу своему любезному.
Перебежала она через Темень-реку – да так и ахнула. Стоит на берегу её милый друг, в землю врос, в ледяной камень превратился. Не говорит, не дышит; не видит, что пришла к нему красна девица. Пришла, да только поздно…
Заплакала Аринушка горькими слезами, обняла холодный камень:
- Я виновата, мне и ответ держать. Хоть весь свет обойду, а найду способ снять злые чары, расколдую тебя, любезный мой друг! Люб ты мне, дорог – не покину я тебя в беде!
И пошла Аринушка, куда глаза глядят, по заповедному лесу, с одной только думой: как бы друга своего милого оживить, как с заклятьем справиться…
* * *
Янгул спрыгнул с коня; Аринушка, ничего не понимая, хотела спрыгнуть следом, но он властно остановил:
- Не смей!.. Сиди. Я рядом пойду. Сейчас всё скажу. Погоди только. Не торопи.
Он взял Басара под уздцы и повёл за собой по узкой лесной тропе. Аринушка ехала с горящими щеками, опустив взор, и покорно ждала.
Он заговорил нескоро – и Арина, слишком хорошо зная своего каменного друга, угадала по грустному монотонному голосу, как трудно даётся ему это признание.
- Когда я служил у колдуньи, однажды пришлось побывать её игрушкой. Коли ей становилось скучно, она выбирала кого-нибудь из нас, ардаров, и забавлялась. Иной раз велела двоим убить третьего у неё на глазах. Иной раз пробовала разные заклинания. Со мной случилось второе. От её колдовства я получил умение превращать в мёртвый камень всё, что ни захочу. Дерево, медь, золото; цветок, зверя, птицу… То, что я поцелую, немедленно превратится в камень. Вот и всё. Помню, как смеялась она, протягивая мне крыс, лягушек и змей. Требовала, чтоб я их целовал. И я целовал. А она хохотала, глядя, в каких позах они застывают навсегда. Ей была игра на один час. Мне – на всю жизнь. Если ты поцелуешь меня, Аринушка…
Он не закончил – только опустил голову и зашагал быстрее, ведя Басара в поводу. Арина, не удержавшись, всхлипнула и громко заплакала, роняя слёзы в гриву коня. Пройдя ещё немного, ардар наклонился и сорвал желтевший в траве лютик. Остановился, обернулся к девушке:
- Смотри.
Поднёс к губам, на мгновение прижал – и отнял: ледяным, мутным кусочком ногата.
Аринушка закрыла лицо руками. Но рыдания прорвались из груди, зажать их дрожащими пальцами она не смогла.
- Господи… Янгул… Что же делать теперь?!
Он ровно произнёс:
- Ничего. Я пытался найти того, кто снимет заклятье. Некоторые брались. Но ничего не смогли изменить.
- А ты… А людей… ты тоже целовал?
- Да, - признался ардар. – Как-то раз встретил в лесу девушку. Она была не как ты, другая. Но тоже не испугалась, заговорила со мной. Я думал, она станет мне другом. Но она лгала. Притворялась. А сама искала случая убить. Она больше слушала молву, чем своё сердце. Я доверился ей. А она предала. И как-то раз подошла, потянулась, чтобы поцеловать. Но в руке за спиной держала камень… Ты видела её. Ты однажды даже спросила, отчего у неё такое злое лицо.
Он вновь надолго замолчал. Арина рыдала, судорожно хватая воздух, и даже Басар, понуро опустив голову, шагал медленно, непривычно тяжело.
- Не знал я, что так обернётся. Придётся расстаться нам, Аринушка. Вот и всё. Конец нашей сказке.
Тут уж она не стерпела: спрыгнула с коня, едва не покалечившись, и бросилась ардару на грудь:
- Нет! Нет, нет, нет, Янгул, нет!.. Прости меня!.. Теперь, когда я знаю, я сдержусь, я…
Он расцепил её руки, сомкнутые у него на шее, медленно опустил их, взглянул в заплаканное лицо:
- Теперь уже я не сдержусь, милая. Полюбил я тебя. Крепко полюбил, родная. Не знаю, как люди любят – но кажется мне, что так же… Нельзя нам больше видеться с тобой. Я и думать не мог, что так получится… Да вот – вышло.
Она уткнулась лбом в холодную грудь ардара, вновь отчаянным движением положила руки ему на плечи:
- Янгул… Янгул… Может, сумеем придумать что-нибудь? Может, будем видеться хоть изредка, хоть на минуточку?
- Нет, Аринушка… Я ведь чуть не погубил тебя тогда, сонную. Чуть было не поцеловал. В последний миг опомнился. Такого везения не будет больше. Не могу я допустить, родная, твоей гибели. О матушке подумай: что с ней будет? Обо мне подумай… Нет, Арина. Возвращайся к себе. Возвращайся домой. Я ведь ардар… Я и так, без заклятья, тебе не пара. Найдёшь себе хорошего человека, выйдешь замуж, заживёшь своей семьёй… А для меня ты большим счастьем была. Я тебя никогда не забуду.
- Янгул… Янгул, родной мой, любимый мой! Куда я пойду? Да как же я смогу теперь – без тебя?..
- Сможешь. Это только поначалу думается, будто не сможешь. А ты сильная. Храбрая. У тебя вся жизнь впереди.
- Не нужна она мне без тебя, Янгул!..
- Это кажется только. Пойдём… Подарки мои заберёшь на память, и провожу я тебя.
- Янгул… Погоди… Постой… Не выдержу! Сердце сейчас разорвётся…
Она приникла к его груди, низко нагнув голову. Ардар тяжко вздохнул, обхватил её руками и крепко, отчаянно обнял. Он ждал, что этот миг когда-нибудь наступит. Ждал ещё с зимы, как горькой неизбежности. И теперь испытывал даже чувство сродни облегчению: ну, вот и прошло мучение. Оборвалось. Да ведь… иного конца не могло и быть.
Аринушка прижалась к нему всем телом – и, рыдая, стала слепо, безумно целовать в каменное плечо. Он вздрогнул; взял её за горячие руки, отстранил:
- Что ты делаешь?.. Аринушка, родная моя… Не надо. Не надо, любимая. Мне же больно.
* * *
Наутро даже показалось, что всё самое тяжкое осталось позади. Всё привычно; всё, как всегда. То же солнце, тот же воздух, тот же лес вокруг. Да, больше никогда не поедет он на берег, к мосту, встречать Аринушку. Больше никогда не ступит она на порог его дома. И не обманешься: на столе, почти на самом краю, лежит колечко с синим камнем. Если не утерпит Арина, если побежит к нему – не переберётся через Темень-реку. Да и ни к чему будет это. Ещё несколько дней – он приберёт в избе, положит самое нужное в дорожную суму и покинет этот край. Немало на земле густых лесов. Где-нибудь да остановится, где-нибудь да начнёт заново свою жизнь, такую же стылую и одинокую, как прежде. Что поделаешь! У каждого своя доля. Камню ли бояться вечного одиночества?
Так протянулись два дня; началась новая седмица. Первое, о чём он вспомнил утром, открыв глаза и шагнув от стены – сегодня Арина не придёт. Сегодня не увидятся они. Не будут разговаривать, не станут вместе работать в саду, не пойдут гулять заповедными тропами… Не заведёт она, сидя за прялкой, любимой песни, не будет смеяться, рассказав шутку, не обернётся у самого моста, как делала всегда:
- Прощай, Янгул! До встречи!..
Ничего этого не будет. Что ж… У неё своя судьба. Тёплая, человеческая. С мужем, с детишками…
Он опустил веки, задумчиво потрогал стянутый на затылке хвост: её лента…
«Зачем же расскажу?.. Познакомлю дочку с тобой. Пусть привыкает!..»
Этого тоже не будет.
Пересилив себя, он стал приводить в порядок избу. Жёг всё ненужное, мыл горшки и крынки, переставлял и перекладывал вещи. Следовало готовиться к отъезду, следовало, по крайней мере, хоть чем-то себя занять.
Постепенно работа отогнала тяжёлые мысли, и где-то перед обедом он легко, привычным движением откинул крышку сундука: хотел положить туда пару полотенец, которые едва ли кому пригодятся в пустой избе. Откинул – и первое, что увидал – узорный бархат шубы.
Вскочил, с грохотом захлопнул сундук, поспешно шагнул назад – но было поздно. Он внезапно, в один миг, осознал самую суть жгучей неизбежности:
НИКОГДА.
И прежде, чем успел подумать что-то ещё, в грудь словно ударила острая стрела – и по холодным щекам ардара полились слёзы. Больно стало дышать, всё вокруг закружилось, смешалось, поплыло. Он попытался вдохнуть – но вдох прервался на середине, выпустив из горла короткий и жалкий всхлип. Янгул стоял, растерянно опустив голову, прижав ладони к мокрому лицу, часто моргая – и не знал, что делать, как остановить слёзы. Они всё бежали и бежали, и всё тело охватывала боль – точно кто-то тыкал ему в бока, в спину и в грудь горящим факелом, и жар огня, проникая сквозь каменный доспех, заживо ел нутро. Ни разу за свою жизнь ему ещё не доводилось плакать: ардары не ведают, что такое слёзы. Теперь-то он знает ответ. Слёзы – это пролившееся из глаз горе. Отчаяние бессилия что-либо изменить, отчаяние осознания, что не сегодня только, а никогда, никогда больше он не увидится с Аринушкой. Его любовь – живая! – навсегда похоронена в прошлом.
Слёзы начали безжалостно жечь щёки. Он вновь поднял руку, чтобы отереть их – и, охнув, попятился, схватился непослушными пальцами за печь. Перед глазами замельтешили слепящие искры, и будто бы тот невидимый великан, что пустил в него стрелу, истыкал факелом, теперь накинул плотные петли ремней и сдавил со всей силы, не давая сделать вдох. Янгул медленно сполз по белому боку печи, оцарапав её твёрдыми латами, наугад сел на лавку и схватился рукой за грудь. Там, внутри, в один миг выстрелил из крошечного семечка и раскрылся вширь чудовищный цветок боли.
Ардар прижал ладонь к груди, пытаясь хоть как-то унять эту нестерпимую боль – но пальцы не слушались, немели. Мелькнула мысль, что именно так, должно быть, и умирают. А за ней пришла вторая: может, так оно и лучше…
Но тут волна боли неожиданно схлынула. Янгул жадно схватил воздух открытым ртом, услышал – словно бы в ответ, издалека – свой стон…
И вдруг почувствовал, что там, под прижатой ладонью, всё сильней и сильней, всё уверенней, всё громче бьётся в груди человеческое сердце.
Продолжение следует...
Приятного чтения!
Аршин - мера длины, равная 71,12 см.
Карнеол - оранжево-красный сердолик
Ногат - оникс (поделочный камень)
Чуни - род лёгкой обуви наподобие лаптей
Часть 8. Стр. 38-46
* * *
Вот уж и третьи петухи прокричали, и заря занялась – нет Аринушки. Как вдруг потемнело небо, и услыхала мать конский топ. Выбежала она за околицу и видит: везёт Аринушку на вороном коне каменный человек. Испугалась Марфа, залилась слезами горючими, под ракитовым кустом схоронилась. А каменный человек довёз Аринушку до деревни, поворотил коня, в три скока достиг чащи – и пропал. Тут Марфа кинулась к дочке:
- Ох, - говорит, - я уж думала, живой не видать мне тебя! Как не растерзало тебя чудище каменное?
Аринушка обняла её ласково, в избу повела, на лавку усадила:
- Что ты, - говорит, - матушка! Что ты, родимая! Разве мог он меня обидеть? Доброе у него сердце!
И рассказала матери, как гуляла с ардар-камнем в заповедном лесу, как за зельем к бабе Яге ездила, как ослушалась друга своего, подошла к диковинному цветку, как заснула сном беспробудным… И как, едва пробудилась на заре, он её прямо к воротам привёз. Слушала Марфа, дивилась – да не верила. Почудилось ей, будто околдовал ардар дочку её ненаглядную. И спросила Марфа:
- А как же ты, доченька, через Темень-реку переправлялась? Ведь ни моста там нет, ни лодки, ни переплыть её нельзя, ни вброд перейти. Птицы и те не перелетают, назад ворочаются…
Аринушка и показала ей колечко:
- Вот, матушка! Коли приложить его к самому высокому дубу, станет над Темень-рекой крепкий мост.
А когда вечером, умаявшись за день, заснула Аринушка, мать сняла у неё с пальца то колечко, вышла за околицу да и закинула его в самый высокий бурьян, в самую глухую крапиву.
Проснулась Аринушка поутру, ищет колечко – да нет его.
- Матушка, не видала ли моего колечка волшебного?
- Нет, дочка, не видала. Знать, вчера не на тот палец надела, да ночью-то и обронила. Поищи под половицей – может, найдёшь.
Искала Аринушка, искала – да как отыщешь то, чего уж нет? Села она и заплакала:
- Ах, горе какое! Обещалась я другу своему прийти завтра на условленное место. А если не приду – будет знать, что не мил он мне, что не хочу видеться с ним боле.
Обрадовалась матушка; ну успокаивать Аринушку:
- Не горюй, дочка! Знать, так оно и должно быть. Ни к чему тебе, живой, с каменным истуканом дружбу водить.
Да только плачет Аринушка, не унимается:
- Сказал он, что умрёт с тоски, коли не приду я больше! Станет навек мёртвым камнем, если не вернусь…
А Марфа и рада:
- И, дочка! Негоже тебе, ягодка моя, с нечистью знаться. А что говорил – не слушай тех слов. Не умрёт он без тебя! Покручинится, потужит – да и забудет ваши прогулки да разговоры сердечные. Не плачь, дочка. Потерялось колечко – ну, знать, так тому и бывать.
Поверила Аринушка матери. Слёзки вытерла, повеселела. Прошёл день, а там и другой, а за ним и третий… Ждал, ждал Аринушку каменный человек на том берегу Темень-реки, да так и не дождался.
* * *
Марфа молча наблюдала, как Аринушка собиралась. Точь-в-точь, как всегда: закрепила на голове расшитую перевязку, надела передник, приготовила корзинку с обедом… И только когда каким-то неловким, скованным жестом отставила пеньковые чуни и обулась в любимые башмачки, мать тихо-тихо спросила:
- К нему?..
Аринушка опустила плечи; ответила, не оборачивая лица:
- Да…
Марфа чуть помедлила, а потом произнесла – горько:
- Скажи ему: за то, что меня вылечил и тебя живую домой привёз, я ему благодарна. А за то, что околдовал тебя, глупую – нет ему моего прощения, и не будет никогда!
Аринушка остановилась у порога:
- Да не околдовал он меня…
Марфа махнула не неё рукой:
- Да иди уже скорее, не томи! А то ведь не пущу! Ох, наказание ты моё…
Аринушка выскользнула за дверь, сбежала с крыльца и поспешно вышла за ворота. Торопливо пошла по улице, ощущая, как горят щёки после такого неожиданного напутствия.
Когда мать пришла в себя, Арина показала ей мешочек с остатками толчёной травы, рассказала: если б не Янгул, хворала бы ты, матушка, куда злее и дольше, а то бы и вовсе не поправилась. Устыдившись своего молчания, теперь поведала матушке всё то же, что и Любаше; не утаила и того, как купила ардару Псалтырь и Священное Писание, как принесла в его дом иконы, как научила молиться и творить крестное знамение. Какая же он нечисть? Он другой, чуждый, непривычный – но человек. И не чудовище какое – напротив, добрый, благородный…
Сперва мать не хотела и слушать. Грозилась запереть дочку в избе, грозилась не оставить в доме ни одного пояса, спрятать все – и пусть-ко тогда попробует Аринушка выйти на улицу! И шагу за порог не ступит, распоясанная-то! Плакала, причитала, молила дочку не видеться больше с каменным истуканом – уж если не ради неё, несчастной, то ради Христа Бога…
Аринушка покорно вытерпела и это. Знала: поделом! Сама виновата.
Но постепенно Марфа смирилась, утихла. С неохотой, скрепя сердце, прислушалась к тому, что рассказывала Арина. И понемногу начала верить, что совсем не таков ардар, каким рисует его людская молва.
Но что Янгул околдовал её несмышлёную дочь – на том Марфа стояла крепко, и ничего не хотела слушать.
И теперь, спускаясь с пригорка, Аринушка вдруг осознала: в эти дни она вспоминала Янгула куда острее, нежнее и чаще, чем прежде. Тронув кольцом старую берёзу на опушке, Арина углубилась в лес. Как странно и даже страшно, оказывается, признаться себе в том, что давно уже чувствуешь в сердце. Словно прыгнуть в колодец, где не видишь дна. Приворожил ли её Янгул? Конечно же, нет. Но сегодня она ясно, отчётливо понимала, что спешит по неприметной тропе, убыстряя шаг, не к благородному ардару, спасшему её от лисицы. Не к доброму хозяину чудного садика за рекой. И даже не к другу.
К любимому бежит сегодня она. Мечтает о встрече, жаждет снова видеть его, разговаривать с ним, глядеть ему в глаза… Улыбаясь, легонько, будто бы случайно, касаться своей рукой его руки…
Как могло всё так обернуться? Ведь полюбила она. Всем сердцем полюбила. Давно ли боялась заговорить с ним, посмотреть ему в лицо? А нынче… Ардара полюбила!.. И что делать теперь?
Аринушка остановилась: подрастающий клён перекинул над тропой тонкую чёрную ветку с молодыми листочками. Она осторожно отвела её рукой, вздохнула и поспешила дальше. Вот и ответ, что делать: шагать вперёд, пока есть, куда. Обратной дороги уж нет…
Янгул ждал её на высоком берегу, под дубом, на том же месте, что и всегда. Сладко замерло и тут же громко застучало сердце. Как же медленно вылезает из берега ленивый мост!
Едва его край коснулся земли, Аринушка перебежала через реку, даже не подбирая подола:
- Здравствуй, Янгул!
- Здравствуй, Аринушка.
После всего, что перечувствовал тогда над нею, сонной, он особенно ждал новой встречи. Все эти дни думал только о ней – и даже в какой-то миг почудилось, будто права была Арина, так упрямо повторявшая: человеческое у тебя сердце! Живое, горячее, доброе!
Может, и так… Да только, как и прежде, не бьётся оно.
Не человек он. Ардар. И надеяться на взаимную любовь, на то, что сбываются мечты и воплощаются сказки – нелепо.
Он посадил её на Басара, тронул поводья. Тогда, на рассвете, он угадал, что старая Марфа встречала дочь на развилке дорог; слышал и видел почти всё. Потому и думал все эти дни только о том, чего слышать и видеть уже не мог. Боялся, что больше не отпустит мать Арину в заповедный лес. Пытался убедить себя, что так будет правильнее, так будет лучше – и не мог. Болью отдавалась во всём теле мысль о том, что, быть может, напрасно прождут они сегодня с Басаром на высоком берегу. Что им с Ариной, может статься, никогда больше не увидеться…
Но она пришла. Его любимая, его желанная. И вновь сидела близко-близко, вновь улыбалась ему, вновь то опускала, то поднимала густые ресницы…
Помолчав немного, он спросил:
- Как матушка? Полегчало ей?
Арина вспыхнула:
- Так ты знаешь…
- Да.
- Полегчало…- со вздохом призналась Арина. - Она тебе велела передать, что за лекарство благодарит. И за то, что домой меня вернул тогда – тоже… Правда, она думает, что ты обманом меня в лес завлёк, приворожил…
- Сама пошла.
Она смущённо улыбнулась на эту шутку и снова покраснела.
Он любовался её свежим, румяным личиком, и не думал отводить глаз. Басар, прекрасно зная дорогу, вёз их шагом, легонько покачивая. Арина тоже глядела, не отрываясь, и думала: как это раньше не замечала, насколько Янгул красив? Особенно хороши именно эти его высокие скулы, немного раскосые чёрные глаза, чётко очерченные губы… Неподвижные брови и те прорисованы по тёмному камню искусно, с изгибом. Разве что уши ардара не в лучшую сторону отличаются от человеческих: больше похожи на плоский отросток скулы.
- Поедем сегодня гулять? – прервав её созерцание, предложил ардар. – До вечера дождя не будет. А я тебя на дальний холм хотел свезти. Там груши дикие цветут. И вишни.
- До сих пор? – поразилась Аринушка. – Скоро уж лето! Отцвели, должно быть…
- Эти только распустились. Поедем?
- Поедем, Янгул, конечно! Может, сразу тогда и повернём? Обед с собой возьмём…
- Кружки захватим. Пить захочется. Там солнечная сторона.
Низкая ветка дуба, под которой они проезжали, сердито вцепилась в волосы ардара и торчащим сучком разорвала ветхую льняную ленту. Янгул недовольно встряхнул головой, и густые чёрные пряди упали ему на плечи. Арина заулыбалась:
- Ой! Правда ведь, хвост у тебя настоящий! А я всё не верила…
- Хочешь – тронь. Убедишься.
Она осторожно протянула руку к его волосам – и Янгул тотчас пожалел, что так опрометчиво позволил к себе прикоснуться. Вместо того, чтобы как следует дёрнуть прямые гладкие пряди, она ласково провела по ним рукой, погружая кончики пальцев в чёрный шёлк. А затем, смущаясь, погладила ардара по голове – и в груди его немедленно сплелось в тугой клубок уже знакомое коварное тепло. Янгул не хотел, чтобы и в этот раз оно раздалось вширь и заполнило собою всё тело. Но Аринушка медленно провела мягкой ладонью по его груди – и зыбкая оболочка горячего шара лопнула, тепло разлилось от ног до горла.
- Янгул… - вдруг, стесняясь, произнесла Арина. – Ты… очень красивый. Ты знаешь об этом?
- Не задумывался.
- Вот… Теперь знаешь. Скажи, а я… Я красивая?
Он улыбнулся:
- Очень.
Она вспыхнула и опустила глаза. Ардар вновь ощутил, как резко перестало хватать воздуха – и приоткрыл губы, стал дышать через рот. Ещё никогда он так не желал поскорее добраться до дома.
Пока Арина складывала в корзинку берестяные кружки, он отыскал в сундуке ненужный лоскуток, встал перед зеркалом и кое-как стянул волосы на затылке, чтоб не мешали. Но тут же услыхал за спиной:
- Кто ж так делает? Погоди, я сама…
Он безропотно подчинился. Арина посадила его на лавку, достала из кармашка гребень с длинными редкими зубьями, тщательно расчесала ему волосы и аккуратно, туго перевязала синей лентой из своей косы – а себе тут же ловко приладила линялый старухин лоскуток.
- Вот… Совсем другое дело.
- Будет у тебя дочка – расскажешь, как баловалась, ардарам хвосты перевязывала, - пошутил он.
Аринушка рассмеялась:
- Зачем же расскажу? Познакомлю её с тобой. Пусть привыкает.
Он ничего на это не сказал.
…До дальних холмов доехали легко. Аринушка рассказывала, как пыталась вырастить боярской дочке цветы для светлицы, и как их сперва поела мышь, а потом, когда Арина посадила и вырастила новые – кошка. И как она боялась, что Катерина Гавриловна разгневается, и как та посмеялась. Дорога долго вилась по равнине, а затем круто полезла вверх и потерялась на склоне. Они спешились; Янгул отпустил Басара пастись и пошёл вверх по извилистой тропе, указывая Аринушке путь. Она взбиралась следом – и отчего-то вспоминала, как шла за ним впервые по незнакомому лесу. Точно так же, как тогда, качался теперь перед её взглядом хвост из смолянисто-чёрных волос, точно так же утыкался её взгляд в каменную спину, точно так же шёл Янгул, не оборачиваясь. Разве только сегодня ардар вооружился не луком, а коротким мечом – видно, утром ходил за реку, смотреть расставленные капканы. Меч, прицепленный к поясу, болтался из стороны в сторону, показывая то конец ножен, то рукоять. А это ведь тоже было… Ещё раньше: в тот самый день, когда она впервые увидала его на ярмарке.
Довольно скоро они выбрались на плоскую поляну, поросшую густой невысокой травой. За несколько аршинов до неё Янгул неожиданно обернулся – и подал Аринушке руку: последние несколько шагов по тропинке надо было делать над отвесным северным склоном. Зато на самой полянке, куда привёл её ардар, в самом деле раскинулся настоящий райский сад. Дикие груши и вишни, обступившие полянку с восточной и западной стороны, распустились так пышно, так низко склонили усыпанные благоуханными цветами ветки, что напоминали душистые белопенные валы. Земля под ними была вся сплошь желта от одуванчиков – а оттуда, где они кончались, и зелёный ковёр травы сбегал вниз по крутому южному склону, открывался такой вид, что Аринушка, подняв глаза, ахнула:
- Янгул… Господи, красота-то какая! Как будто весь мир на ладошке!
И верно: под склоном холма простиралась долина, где ярко блестел на летнем солнце узкий приток Темень-реки, шептались на ветру камыши, ветер гладил невидимой рукой изумрудный ковёр луга. Там, где кончался луг, непроходимой стеной стоял ближний лес – и призрачно синел на горизонте дальний. Всё цвело вокруг, и с головокружительной высоты различимы были даже белые и жёлтые пятнышки бабочек, порхавших над лугом.
- Здесь ранним утром, на заре, лучше всего, - садясь на траву, сказал Янгул. – Солнце ещё за холмом, глаза не слепит. Даль вся в дымке. Колокол ранний слышен от вас. И петухи. Но птицы здешние громче всего. Их столько…
Аринушка разулась; опустилась рядом с ним на мягкую траву, ничуть не боясь зазеленить сарафан, и обняла колени руками. Тихонько предложила первая:
- Помолчим?
Ардар кивнул.
Она давно, ещё во время прогулок по лесу, скованному морозным сном, заметила: обыкновенно они с Янгулом разумеют и чувствуют окружающий мир примерно одинаково. И любые слова сейчас будут лишними. Он хорошо понимает, что ощущает она, оказавшись здесь, как сладко ей, в каком восторге пребывает душа. На этой поляне они сегодня вдвоём – как будто больше нет никого в целой земле. Словно они – Адам и Ева, ещё не изгнанные из рая…
Бесконечно прекрасен был мир, окружавший их, и безгранично счастливой ощущала себя Аринушка именно потому, что выпало ей жить на свете и видеть своими глазами его красоту. Она подозревала, что и Янгул думает примерно так же – ведь не зря он столько ждал, чтобы привести её сюда именно в пору цветения, самую мимолётную и самую чудесную.
Не в силах будучи больше сдерживать в груди детский восторг, Аринушка поднялась с земли и подошла почти к самому краю поляны – так, чтобы взгляду открылась прозрачная высота, чтобы захотелось запеть, как птица – и взлететь, раскинув руки.
Ардар поднялся следом за ней:
- Нравится тебе здесь?
Она лишь выдохнула:
- Ох, Янгул!.. – и, обернув к нему лицо, заулыбалась.
Какое-то время они стояли, любуясь солнечной долиной, на некотором расстоянии друг от друга. Потом ардар, осторожно ступая, сократил его и встал у Аринушки за спиной. Теперь она не обернулась, хотя и знала: он совсем близко. Даже ближе, чем тогда, когда они отражались вдвоём в тусклом зеркале. Прохладное дыхание касалось её головы, и отчётливее грома слышался лёгкий шорох и поскрипывание каменных лат. Сердце колотилось быстро-быстро, но Аринушка не шевелилась – только чуяла, как начинает легонько кружиться голова.
Янгул положил тяжёлую ладонь ей на плечо – и сердце ухнуло. Как будто бы прямо туда, вниз: расправило крылья, полетело. Аринушка не шелохнулась, не повернула головы, не издала ни звука. Он слегка сжал пальцы и потянул её к себе. Она послушно переступила на полшага назад – и сразу, всем телом, коснулась Янгула. Он оказался неожиданно тёплым: солнце приятно нагрело каменные доспехи, пока они сидели вдвоём на траве. Ардар положил ладонь на другое её плечо, помедлил – и руки его замкнулись на груди Арины. Ещё одно еле заметное движение – и вот уже она крепко прижата к груди Янгула, вот уже чувствует сквозь рубаху и сарафан прикосновение его живота и ног.
Сердце, поднявшись, как река в половодье, стучало уже где-то между ключиц, и ей было горячо – всей, от пальцев босых ног до русой макушки. Вдохнув, Аринушка медленно подняла руки и положила их, раскалённые, поверх прохладных рук Янгула. Теперь уже он не пошевелился, понимая, что оба желают сейчас одного: чтобы этот миг длился вечно.
В самом деле, всё изменилось вокруг. Вроде бы и небо, и луг, и река, и лес на горизонте были точно такими, как минуту назад – но вместе с тем кто-то словно стёр с картины мира еле заметный налёт. И всё вокруг засияло красками такой чистоты и силы, что Аринушке хотелось плакать от восхищения и невозможности вместить всё, что открылось в это мгновение человеческому сознанию.
Сейчас, когда Янгул обнимал её, крепко прижимая к себе, она не только чувствами, а будто бы и всем телом ощущала, как выходят из берегов две души, переливаются через края земных тел и становятся одной, и как в огромной груди стучит одно на двоих сердце. И чудо это сотворила с ними любовь – соединив каменного ардара и её, земную девушку из плоти и крови. Здесь, сейчас, где у ног их в безмолвном восхищении лежит весь мир, они стали единым целым.
- Это всё, - прошептал сверху его голос. – Большего я тебе дать не сумею.
Теперь ничего не ответила Аринушка – лишь ласково погладила его большие шершавые ладони.
Вниз они спускались в молчании. И, хотя после трапезы на райской полянке, как обыкновенно бывало, они говорили обо всём на свете – самый глубокий след в сердце оставили те объятия над обрывом.
Басар покосился на Аринушку так, словно понимал, что сотворила девушка с душой его хозяина, и она невольно улыбнулась. Они сели на коня вдвоём – точно так же, как садились всегда; ардар чуть толкнул его пятками в бок, и тот послушно зашагал по тропе. И Аринушке показалось смешным, что теперь, когда только что две души слились в одну на вершине холма, они ведут себя так, словно всё осталось, как прежде. Пусть Янгул лишь обнял её – но обнял так, что не требовалось сверх того никаких слов, никаких лишних объяснений. Она любима! И он ею любим…
И ей показалось странным доехать вот так – будто ничего и не было – до самого дома. Не скрепив их соединения безмолвной клятвой уст, не пролив ни единой капли нежности, переполняющей сердце…
Янгул негромко рассказывал ей о красном камне карнеоле. Она слушала, потихоньку наклоняясь всё ближе – и, наконец, решилась. Положила влажные ладони ему на плечи и потянулась горячими, дрожащими от волнения губами к чёрному лицу ардара.
В первое мгновение он чуть заметно подался вперёд, угадав и повторив её движение, и Аринушка успела увидеть, как в ответном порыве разомкнулись его холодные губы. Но в следующий миг Янгул отдёрнул голову – и резко, до боли, зажал ей рот ледяной ладонью. Отвернулся и тяжело произнёс глухим голосом:
- Нет!.. Не целуй меня, Аринушка. Нельзя тебе меня целовать.
* * *
А на четвёртый день вышла Аринушка в садик, села, закручинилась. Болит сердечко, чует беду неминучую, зовёт её скорее за Темень-реку бежать. Да как побежишь, коли потерялось заветное колечко?
Вдруг вылезает из-под земли крот:
- Здравствуй, - говорит, - красна девица! Рыл я намедни новый ход там, где самый густой бурьян да самая глухая крапива, и упало ко мне это колечко. А слыхал я от сороки-трещотки, будто колечко это волшебное, и оттого ты кручинишься, что его потеряла.
Поблагодарила Аринушка доброго крота, надела колечко на палец и скорее к Темень-реке побежала. Бежит по лесу – ветки её по лицу хлещут, коряги под ноги норовят кинуться, кусты за одежду цепляют – словно остановить хотят. Но не замечает Аринушка, спешит, что есть мочи, к другу своему любезному.
Перебежала она через Темень-реку – да так и ахнула. Стоит на берегу её милый друг, в землю врос, в ледяной камень превратился. Не говорит, не дышит; не видит, что пришла к нему красна девица. Пришла, да только поздно…
Заплакала Аринушка горькими слезами, обняла холодный камень:
- Я виновата, мне и ответ держать. Хоть весь свет обойду, а найду способ снять злые чары, расколдую тебя, любезный мой друг! Люб ты мне, дорог – не покину я тебя в беде!
И пошла Аринушка, куда глаза глядят, по заповедному лесу, с одной только думой: как бы друга своего милого оживить, как с заклятьем справиться…
* * *
Янгул спрыгнул с коня; Аринушка, ничего не понимая, хотела спрыгнуть следом, но он властно остановил:
- Не смей!.. Сиди. Я рядом пойду. Сейчас всё скажу. Погоди только. Не торопи.
Он взял Басара под уздцы и повёл за собой по узкой лесной тропе. Аринушка ехала с горящими щеками, опустив взор, и покорно ждала.
Он заговорил нескоро – и Арина, слишком хорошо зная своего каменного друга, угадала по грустному монотонному голосу, как трудно даётся ему это признание.
- Когда я служил у колдуньи, однажды пришлось побывать её игрушкой. Коли ей становилось скучно, она выбирала кого-нибудь из нас, ардаров, и забавлялась. Иной раз велела двоим убить третьего у неё на глазах. Иной раз пробовала разные заклинания. Со мной случилось второе. От её колдовства я получил умение превращать в мёртвый камень всё, что ни захочу. Дерево, медь, золото; цветок, зверя, птицу… То, что я поцелую, немедленно превратится в камень. Вот и всё. Помню, как смеялась она, протягивая мне крыс, лягушек и змей. Требовала, чтоб я их целовал. И я целовал. А она хохотала, глядя, в каких позах они застывают навсегда. Ей была игра на один час. Мне – на всю жизнь. Если ты поцелуешь меня, Аринушка…
Он не закончил – только опустил голову и зашагал быстрее, ведя Басара в поводу. Арина, не удержавшись, всхлипнула и громко заплакала, роняя слёзы в гриву коня. Пройдя ещё немного, ардар наклонился и сорвал желтевший в траве лютик. Остановился, обернулся к девушке:
- Смотри.
Поднёс к губам, на мгновение прижал – и отнял: ледяным, мутным кусочком ногата.
Аринушка закрыла лицо руками. Но рыдания прорвались из груди, зажать их дрожащими пальцами она не смогла.
- Господи… Янгул… Что же делать теперь?!
Он ровно произнёс:
- Ничего. Я пытался найти того, кто снимет заклятье. Некоторые брались. Но ничего не смогли изменить.
- А ты… А людей… ты тоже целовал?
- Да, - признался ардар. – Как-то раз встретил в лесу девушку. Она была не как ты, другая. Но тоже не испугалась, заговорила со мной. Я думал, она станет мне другом. Но она лгала. Притворялась. А сама искала случая убить. Она больше слушала молву, чем своё сердце. Я доверился ей. А она предала. И как-то раз подошла, потянулась, чтобы поцеловать. Но в руке за спиной держала камень… Ты видела её. Ты однажды даже спросила, отчего у неё такое злое лицо.
Он вновь надолго замолчал. Арина рыдала, судорожно хватая воздух, и даже Басар, понуро опустив голову, шагал медленно, непривычно тяжело.
- Не знал я, что так обернётся. Придётся расстаться нам, Аринушка. Вот и всё. Конец нашей сказке.
Тут уж она не стерпела: спрыгнула с коня, едва не покалечившись, и бросилась ардару на грудь:
- Нет! Нет, нет, нет, Янгул, нет!.. Прости меня!.. Теперь, когда я знаю, я сдержусь, я…
Он расцепил её руки, сомкнутые у него на шее, медленно опустил их, взглянул в заплаканное лицо:
- Теперь уже я не сдержусь, милая. Полюбил я тебя. Крепко полюбил, родная. Не знаю, как люди любят – но кажется мне, что так же… Нельзя нам больше видеться с тобой. Я и думать не мог, что так получится… Да вот – вышло.
Она уткнулась лбом в холодную грудь ардара, вновь отчаянным движением положила руки ему на плечи:
- Янгул… Янгул… Может, сумеем придумать что-нибудь? Может, будем видеться хоть изредка, хоть на минуточку?
- Нет, Аринушка… Я ведь чуть не погубил тебя тогда, сонную. Чуть было не поцеловал. В последний миг опомнился. Такого везения не будет больше. Не могу я допустить, родная, твоей гибели. О матушке подумай: что с ней будет? Обо мне подумай… Нет, Арина. Возвращайся к себе. Возвращайся домой. Я ведь ардар… Я и так, без заклятья, тебе не пара. Найдёшь себе хорошего человека, выйдешь замуж, заживёшь своей семьёй… А для меня ты большим счастьем была. Я тебя никогда не забуду.
- Янгул… Янгул, родной мой, любимый мой! Куда я пойду? Да как же я смогу теперь – без тебя?..
- Сможешь. Это только поначалу думается, будто не сможешь. А ты сильная. Храбрая. У тебя вся жизнь впереди.
- Не нужна она мне без тебя, Янгул!..
- Это кажется только. Пойдём… Подарки мои заберёшь на память, и провожу я тебя.
- Янгул… Погоди… Постой… Не выдержу! Сердце сейчас разорвётся…
Она приникла к его груди, низко нагнув голову. Ардар тяжко вздохнул, обхватил её руками и крепко, отчаянно обнял. Он ждал, что этот миг когда-нибудь наступит. Ждал ещё с зимы, как горькой неизбежности. И теперь испытывал даже чувство сродни облегчению: ну, вот и прошло мучение. Оборвалось. Да ведь… иного конца не могло и быть.
Аринушка прижалась к нему всем телом – и, рыдая, стала слепо, безумно целовать в каменное плечо. Он вздрогнул; взял её за горячие руки, отстранил:
- Что ты делаешь?.. Аринушка, родная моя… Не надо. Не надо, любимая. Мне же больно.
* * *
Наутро даже показалось, что всё самое тяжкое осталось позади. Всё привычно; всё, как всегда. То же солнце, тот же воздух, тот же лес вокруг. Да, больше никогда не поедет он на берег, к мосту, встречать Аринушку. Больше никогда не ступит она на порог его дома. И не обманешься: на столе, почти на самом краю, лежит колечко с синим камнем. Если не утерпит Арина, если побежит к нему – не переберётся через Темень-реку. Да и ни к чему будет это. Ещё несколько дней – он приберёт в избе, положит самое нужное в дорожную суму и покинет этот край. Немало на земле густых лесов. Где-нибудь да остановится, где-нибудь да начнёт заново свою жизнь, такую же стылую и одинокую, как прежде. Что поделаешь! У каждого своя доля. Камню ли бояться вечного одиночества?
Так протянулись два дня; началась новая седмица. Первое, о чём он вспомнил утром, открыв глаза и шагнув от стены – сегодня Арина не придёт. Сегодня не увидятся они. Не будут разговаривать, не станут вместе работать в саду, не пойдут гулять заповедными тропами… Не заведёт она, сидя за прялкой, любимой песни, не будет смеяться, рассказав шутку, не обернётся у самого моста, как делала всегда:
- Прощай, Янгул! До встречи!..
Ничего этого не будет. Что ж… У неё своя судьба. Тёплая, человеческая. С мужем, с детишками…
Он опустил веки, задумчиво потрогал стянутый на затылке хвост: её лента…
«Зачем же расскажу?.. Познакомлю дочку с тобой. Пусть привыкает!..»
Этого тоже не будет.
Пересилив себя, он стал приводить в порядок избу. Жёг всё ненужное, мыл горшки и крынки, переставлял и перекладывал вещи. Следовало готовиться к отъезду, следовало, по крайней мере, хоть чем-то себя занять.
Постепенно работа отогнала тяжёлые мысли, и где-то перед обедом он легко, привычным движением откинул крышку сундука: хотел положить туда пару полотенец, которые едва ли кому пригодятся в пустой избе. Откинул – и первое, что увидал – узорный бархат шубы.
Вскочил, с грохотом захлопнул сундук, поспешно шагнул назад – но было поздно. Он внезапно, в один миг, осознал самую суть жгучей неизбежности:
НИКОГДА.
И прежде, чем успел подумать что-то ещё, в грудь словно ударила острая стрела – и по холодным щекам ардара полились слёзы. Больно стало дышать, всё вокруг закружилось, смешалось, поплыло. Он попытался вдохнуть – но вдох прервался на середине, выпустив из горла короткий и жалкий всхлип. Янгул стоял, растерянно опустив голову, прижав ладони к мокрому лицу, часто моргая – и не знал, что делать, как остановить слёзы. Они всё бежали и бежали, и всё тело охватывала боль – точно кто-то тыкал ему в бока, в спину и в грудь горящим факелом, и жар огня, проникая сквозь каменный доспех, заживо ел нутро. Ни разу за свою жизнь ему ещё не доводилось плакать: ардары не ведают, что такое слёзы. Теперь-то он знает ответ. Слёзы – это пролившееся из глаз горе. Отчаяние бессилия что-либо изменить, отчаяние осознания, что не сегодня только, а никогда, никогда больше он не увидится с Аринушкой. Его любовь – живая! – навсегда похоронена в прошлом.
Слёзы начали безжалостно жечь щёки. Он вновь поднял руку, чтобы отереть их – и, охнув, попятился, схватился непослушными пальцами за печь. Перед глазами замельтешили слепящие искры, и будто бы тот невидимый великан, что пустил в него стрелу, истыкал факелом, теперь накинул плотные петли ремней и сдавил со всей силы, не давая сделать вдох. Янгул медленно сполз по белому боку печи, оцарапав её твёрдыми латами, наугад сел на лавку и схватился рукой за грудь. Там, внутри, в один миг выстрелил из крошечного семечка и раскрылся вширь чудовищный цветок боли.
Ардар прижал ладонь к груди, пытаясь хоть как-то унять эту нестерпимую боль – но пальцы не слушались, немели. Мелькнула мысль, что именно так, должно быть, и умирают. А за ней пришла вторая: может, так оно и лучше…
Но тут волна боли неожиданно схлынула. Янгул жадно схватил воздух открытым ртом, услышал – словно бы в ответ, издалека – свой стон…
И вдруг почувствовал, что там, под прижатой ладонью, всё сильней и сильней, всё уверенней, всё громче бьётся в груди человеческое сердце.
Продолжение следует...
@музыка: Вадим Казаченко "Не отпускай"
@настроение: напиться чаю и размышлять о жизни
@темы: Проза, "Аринушка и ардар", Творчество
-
-
20.02.2010 в 13:23Даешь Янгула в органике!Да он так и человеком станет :З-
-
20.02.2010 в 13:42А вот с "даёшь в органике" сложновато. Уже два наброска улетели в мусорное ведро. Пока не даётся, хотя человеком вижу его достаточно чётко.
-
-
20.02.2010 в 13:54-
-
20.02.2010 в 14:22-
-
20.02.2010 в 14:35-
-
20.02.2010 в 14:45Прайм, не томи - жду прооодыыы.... *__*-
-
20.02.2010 в 15:49Катана Серая: фигасе заклятье... Не то слово! Знаю, нельзя так издеваться над героями. Но очень хочется!
Вот поэтому сцена, где Янгул склоняется над нею, сонной, на самом-то деле очень страшная. Но об этом в указанный момент знает только автор. )))
-
-
20.02.2010 в 22:09А больше сказать и нечего - такая глава...
-
-
20.02.2010 в 22:14-
-
20.02.2010 в 22:27Сдохни, авторское тщеславие! Я сказал, сдохни
*философски* Что в нем плохого? "Почему вы меня не восхваляете?"(с)какой-то персонаж Фрая - это весьма волнующий вопрос, рискну предположить - волнующий многих и часто))
-
-
20.02.2010 в 22:33-
-
21.02.2010 в 13:40-
-
21.02.2010 в 16:49Кстати, читается действительно хорошо и легко.
И я была бы очень признательна глубокоуважаемому автору, если б он милостиво предоставил возможность в частном порядке ознакомиться с продолжением, ну там, на почту выслал, пожалуйста, а?
-
-
22.02.2010 в 18:59Твой отзыв для меня - огромный комплимент, сама знаешь. К сожалению, выслать окончание не могу: это будет крайне нечестно по отношению к другим ПЧ, которые безропотно грызут то платочек, то клавиатуру, поругивая злобного Прайма за издевательство и честно дожидаясь продолжения. Что реально могу - переслать в качестве моральной компенсации неоконченный рассказ про геев (типа Смерча и типа Чернокрыла). Если помнишь, у нас заходила речь о нём. Я застрял на одном крошечном эпизоде, который в тексте нужен 100%, но его никак туда не ввести органично.
На данный момент - всё, что могу предложить.
А тем временем 9-я часть "Аринушки и ардара" (стр с 46 по 51) вывешена, между прочим....
Юния: Тебе спасибо за тёплый отзыв!
-
-
22.02.2010 в 23:36К сожалению, выслать окончание не могу: это будет крайне нечестно по отношению к другим ПЧ, которые безропотно грызут то платочек, то клавиатуру, поругивая злобного Прайма за издевательство и честно дожидаясь продолжения.
Да вообще нечестно по отношению к любым читателям выкладывать все кусками! Уж или пиши/снимай/рисуй такую тягомотину, чтобы не любопытно было, или целиком публикуй. А то самый кайф обламывается.
А ты повесть еще просто не доправил, да? (Или и вправду такой садист?)
-
-
23.02.2010 в 00:57Повесть доправлена, равно как и роман, и настроение такое... пойти и наэнергониться в стельку, потому что локальный смысл жизни временно утерян. Очень интересное ощущение. Вот ты бежал-бежал-бежал-бежал-бежал, добежал, сделал, и... понимаешь, что бежать следующую дистанцию сейчас явно не сможешь, и не в состоянии придумать, что же дальше.
-
-
23.02.2010 в 12:58Вот если бы ты в середине кросса на все плюнул, перелез ограждение и поплелся прочь - вот это утрата смысла, а сейчас время расслабиться и восстановиться и не думать пока про цели вообще.
Я вправду такой садист! Ну ты и свинтус! Выложил бы хоть еще кусочек, что ли? В честь праздника.