Поехали!
Терпим, осталось немного!
Нам снова выпал бой
Глава 44
Письмо
читать дальше
Когда Володя вернулся с прогулки, в прихожей уже стояли туфли отца. С кухни пахло едой; бормотал телевизор. Володька осторожно уместил велосипед на крепко вбитых длинных гвоздях, скинул кроссовки, сунул ноги в тапочки и отправился мыть руки, по дороге рассеянно ответив на ласковое мамино:
- Володенька! Сынок, это ты, золотце?
«А теперь я прощаюсь с вами до завтра; подошло время криминальной хроники…» - монотонно сыпал женский голос. Володька включил воду, и продолжение потонуло в её плеске. Он не в силах был понять, как у папы получается такая запредельная вещь: ужин с непременным просмотром кровавых новостей. А главное – ведь папа сидит сейчас, с удовольствием вливая в себя полные ложки горячего супа, и даже не подозревает, что вместо этого ожидаемого вечера могло случиться такое, чего не в силах была бы отразить никакая хроника – ни историческая, ни криминальная. Да, откровенно говоря, этого бы уже и не потребовалось.
- Папа, привет!
Отец кивнул и угрожающе поднял длинный указательный палец: мол, тихо, не мешай!
- …о причастности к преступлению сотрудников ресторана.
Володька вздохнул: эх, папа, если б ты подозревал, что пару часов назад и твой единственный сын, и вся Земля – с тобой, между прочим! – находились на волосок от гибели, ты не жевал бы сейчас вот так, тупо уставившись в экран!..
Ведущая поспешно заглотила порцию воздуха – и в доли секунды преобразила её в новый поток слов.
- Настоящая трагедия разыгралась сегодня на юго-западе Петербурга. В своём рабочем кабинете был жестоко убит генеральный директор ООО «СтандартГрузПМА» Михаил Алексеевич Потапов. По предварительным данным…
- Володенька, ты не проголодался? Супчика хочешь?..
- Нет, спасибо…
- Точно нет?
Теперь уже точно нет. Володька, застыв у обеденного стола, глядел на экран, и сердце стучало в висках.
- …восемь огнестрельных ранений; потерпевший скончался на месте. По показаниям свидетелей, после обеда, где-то около четырнадцати тридцати, к потерпевшему приехал младший сын, Александр Потапов; между ними произошла ссора. Как сообщила сотрудник, чью фамилию мы не оглашаем в интересах следствия, у Михаила Александровича был давний конфликт с сыном, и отношения всё обострялись. Следствие не исключает версии, что киллеров нанял именно Александр. Однако на этом трагедия не завершилась: покинув офис отца, Александр Потапов буквально через полчаса погиб в автокатастрофе. По предварительным данным, он не справился с управлением, вследствие чего врезался в столб уличного освещения.
Володька замер, прикусив верхнюю губу, и почти перестал дышать. Ведущая всё сыпала и сыпала горох прохладных, отрешённых, одинаковых слов, а на экране возникали по очереди смятый капот, забрызганный кровью бежевый салон и засохший размазанный след на треснувшем лобовом стекле.
«Живым Сашка пристёгивался… Всегда…»
Последней – крупным планом – показали эмблему в металлическом кольце: линии крест-накрест, белый пропеллер на фоне синего неба и буквы BMW, тусклые от осевшей пыли.
- По отзывам коллег, Михаил Алексеевич был знающим, активным человеком, компетентным специалистом, настоящим профессионалом в своей области, успешным руководителем, заботливым мужем и отцом. Кому потребовалось столь жестоко разделаться с бизнесменом, пока остаётся неясным. Жена и старший сын погибшего комментировать ситуацию отказались. Следствие не исключает версии, что заказчиком убийства являлся Александр Потапов; причиной его гибели по предварительной версии является передозировка наркотиков.
- Да каких, на хрен… - застонал Володька, и тут же, испугавшись, замолк. Но родители не обратили внимания. Ведь им со своей стороны всё уже было предельно ясно.
- Господи, до чего мы дожили! – с трепетом произнесла мама. – Дети убивают родителей, не моргнув глазом! Это ж каким зверем надо быть, чтоб такое сделать!
- Так то ж новые русские, - с презрением поддакнул отец. – У них всё не как у людей.
- Да, большие-то деньги до добра не доведут!
- А то ж…
И папа с мамой, не сговариваясь, уставились на Володьку – словно пытались прикинуть, не побежит ли ненаглядное дитятко в один прекрасный день нанимать киллера, чтоб тот застрелил старика-отца.
Володька взглянул на них круглыми тупыми глазами и понял, что катастрофа неизбежна. Потому что сдержаться он не в состоянии.
- Да х…ня это всё!.. А вы уши развесили!..
Мать охнула; отец слегка пригнулся к столу, будто спасался от выстрела, и выставил подбородок:
- Владимир! Это ещё что такое?
- Я, в отличие от этой куклы, - Володя потряс пальцем в сторону ведущей в безукоризненном деловом костюме, - сказал правду.
Он сжал губы, развернулся и вышел из кухни. Нет, конечно, материться не стоило, факт. Стыдно. Но вот интересно: это именно сейчас отец заговорил с ним, как с ребёнком, или просто раньше ему не приходило в голову заострять на этом внимание?
Сколько было Сашке? Двадцать три? Если не двадцать два… Младше на целых пять лет…
Володька ярко, чётко, слишком близко и осязаемо, как умеют только поэты, вспомнил уверенный перестук шагов по каменному полу и тихий, высокий голос:
- Папа, не смей этого делать. Слышишь?
И ведь он не боялся… Хотя знал, что Чёрная искра не пощадит его. Кем бы она ему ни приходилась в земной жизни.
А тут – «Володенька, супчика хочешь?»
А ведь это его, и только его жизнь… Кажется, он своим умишком дошёл наконец до того, что давно пора в ней многое поменять.
Но прежде, как ни противно, надо будет разлюбить и забыть Алиску. Эту змею, эту мелкую крашеную стерву, эту предательницу! Забыть! И плевать! Плевать и на неё, и на этого сраного ящера-переростка!
Володька с грустью посмотрел на свой письменный стол, где лежал лист бумаги с недописанным стихотворением, остановил взгляд на шариковой ручке с прозрачным корпусом, и подумал, что плевать – полдела. А вот доплюнуть – это вряд ли удастся так скоро, как хотелось бы.
Он бросил взгляд в окно, на густые кроны деревьев, на газон, сплошь жёлтый от одуванчиков. А никто и не говорил, будто легко простить предательство. Никто и не обещал, что будет просто вылезти из заведшей в тупик колеи и проложить другую, ведущую в иную, новую, полноценную жизнь.
Свою собственную!
- Ах, Александр Сергеевич, милый,
Ну, что же вы нам ничего не сказали…
Вслух эта цитата из известной песни прозвучала печально, даже без намёка на иронию и тем более на желанный сарказм. Володька повернулся к книжным полкам, подошёл и вытащил из-за стекла томик Пушкина. В замысле, породившем его на свет, давно поставлена точка. А он перешагнул её, перерос…
Пора начинать жить! Вот ведь… и битва кончена. Над головой – чистое небо спасённого мира. Пора начинать жить – самому.
Володька задвинул стекло и положил коричневый томик с ярко-красным ляссе на письменный стол. Ведь впереди у него теперь новая битва. Бескровная, но изматывающая: с собственным уязвлённым самолюбием. Так пусть пока «Евгений Онегин» поживёт у него на столе. Чтоб знать: всё могло быть намного хуже. Чтобы всегда об этом помнить…
… «Здравствуй, дорогая мама! Если ты читаешь эти строки, значит, меня уже нет – здесь, рядом с тобой, на земле. Плакать обо мне не надо, а хорошо бы помолиться – но это, боюсь, для тебя по-прежнему «бред сумасшедшего», как ты всегда говорила. Мне горько сознавать, что моя кончина является для тебя непоправимой бедой, что она надолго перечеркнёт мир вокруг. В то время как для меня это всего-навсего переход из привычного и знакомого мира в мир непривычный и пока ещё незнакомый. Я не могу ничего утверждать наверняка, но надеюсь, что Господь по милости своей поселит меня туда, где мне будет несравненно лучше, чем было здесь. Если тебя заботит моя доля – подумай, стоит ли печалиться о том, что мне теперь в тысячу раз лучше? Если ты печалишься о себе – тогда другое дело… Прими это как испытание и не ропщи. По крайней мере, у тебя остались папа и Лёха. И, слава Богу, материально вы обеспечены.
Вот ты читаешь сейчас и думаешь, наверное, что я слишком жесток, просто немыслимо жесток, раз пишу так холодно, зло, без всякого намёка на жалость. Но, во-первых, я всё ещё надеюсь, что ничего плохого со мной не случится, я вернусь домой, как всегда, и порву этот листок в мелкие-премелкие клочки, размером не больше буквы. А во-вторых – в принципе, это деловое письмо. Я бы хотел попросить тебя, мама… Прежде всего, наверное, не удивляться. У меня составлено завещание, копия его хранится у Лёшки, он тебе прочтёт – так вот, я настоятельно прошу выполнить мою последнюю волю в точности так, как там указано. Но и это ещё не всё. Ты сама прекрасно знаешь, как мы срались с папенькой на тему моего «грёбаного меценатства», как он выражался. Конечно, было бы здорово, если бы кто-то – ты или Лёшка, ибо на отца надеяться нечего – продолжили бы вместо меня. Когда немного придёшь в себя, позвони Светлане Мазуренко, Валентину Кузнецову и Раисе Вассерман. Телефоны найдёшь у меня в записной книжке (и обычной, и в мобильнике). Тебе расскажут подробно, где и чем я занимался в свободное от работы время.
Да, непременно подай за меня сорокоуст в любой православный храм. Как можно быстрее, сразу, и не забудь написать, что «новопреставленного Александра», а не просто имя.
Так, что ещё забыл… Плакать не надо, мама, ведь мне совсем не больно и не плохо. Смерть – не конец пути, а её начало. И поверь: ничего ужасного со мной ТАМ уже не случится. Если ты, конечно, будешь молиться надлежащим образом. Папа, конечно, не поймёт – но он обязательно поддержит тебя в первые, самые трудные, дни.
А вот о чём я ещё очень прошу – так это ухаживать за могилой Лидии Смарагдиной. (Только не говори мне потом, что ты её не нашла, ладно?)
Ну вот, пожалуй, что и всё. На всякий случай отдельно отмечу (хотя это и ежу ясно), что с собой я не покончил, а стал жертвой трагического случая. Проще говоря – так получилось.
Ну, вот… Стало быть, меня уже нет. Но если ты посмотришь в окно, то увидишь, что мир никуда не делся, и жизнь продолжается. В первую очередь – твоя, мама. И ты ещё успеешь сделать очень, очень, очень многое. Ведь судить нас в конечном итоге будут не по словам, а по делам. Так что стремись делать добро – и делай его непременно.
Эх, мама, мама, я представляю сейчас, как ты плачешь над этим письмом, и мне становится не по себе. Очень жаль тебя, родная, но что поделаешь? Значит, так было нужно. Кроме нашей, земной, существует ещё высшая мудрость и высшая справедливость. Они куда сложнее для понимания. Не рыдай, мама, пожалуйста! Успокойся…
Мама, я очень верю в тебя, ведь ты сильный человек, и справишься с этим испытанием. Я очень люблю тебя, и я знаю, что моя любовь не исчезнет бесследно вместе со смертью тела. Она останется с тобой. Не опускай руки, не погружайся в отчаяние, и упаси тебя Бог от попытки самоубийства – в этом случае мы с тобой уже никогда не встретимся, помни. Что ещё?.. Почерк можно подделать, правда, но воспоминания подделать нельзя. Однажды ты рассказала, что в детстве у тебя была такая игрушка: заводной медведь свекольного цвета с зелёными стеклянными глазками. Он шевелил лапами на гладком столе. И ты почему-то называла его Коалой. Ещё – у тебя шрам над грудью между двумя родинками, получается похоже на знак процента. А первое слово, которое я произнёс, было вовсе не «бах!», как ты после всем говорила, а «Бог». Ты никогда мне в этом не признавалась. А я, представь себе, помню. Даже помню, какое у тебя в этот миг сделалось лицо… Но давай не будем о грустном.
Я не прощаюсь, мама. Ибо очень верю в то, что когда-нибудь мы с тобой снова встретимся. Ты подарила мне эту короткую, земную жизнь, и за это я тебе безгранично благодарен. Пни Лёшку, чтобы наконец женился и подарил тебе внуков. Мама, в твоей жизни будет ещё много счастья и света, и я очень надеюсь, что ты верно определишь источник последнего. Тогда ты уже ничего не испугаешься. И всё будет по плечу.
Я люблю тебя, мама!
Твой Саша».
…За окном взвизгнул стриж. Женщина, сидевшая у окна, медленно подняла голову. Правда: мир никуда не делся. И жизнь продолжается.
Но – чужая. Не её.
- Наталья Павловна… - в открытую дверь заглянула домработница; на её щекастом лице застыло выражение дежурной скорби. – Вам нужно что-нибудь?
- Нет, Наташа. Можете идти.
Глава 45
Белая ночь
читать дальше
Алиса весь день честно пыталась сосредоточиться на работе – и, разумеется, ничего не выходило. С самого утра она думала только о том, что вечером (через десять… через восемь… через пять часов!..) встретится с Раптором. Она пыталась угадать, во что он будет одет, куда они отправятся, о чём будут говорить… Пыталась продумать, как держать себя, как отвечать на каверзные вопросы, которые непременно будут заданы, волновалась больше обычного – и понимала, что все эти приготовления не имеют никакого смысла. Имеет смысл только то, что скоро она наконец-то увидит своего любимого – самого любимого! – мужчину на земле, и уже не должна будет изо всех сил скрывать своё истинное к нему отношение.
День выдался жаркий, с разогретыми облачками в неярком небе, с тёплыми запахами цветущих кустарников. Раптор подъехал к метро за несколько минут до назначенного времени; Алиса уже ждала, переступая с ноги на ногу. Она успела даже заскочить домой, бросить на табурет рабочие пакеты, переодеться и достать из-под шкафа эффектные босоножки на высокой шпильке – сногсшибательные в прямом смысле слова, потому что передвигаться на них изящно, с надлежащей грацией, было не так просто.
Раптор надел на встречу светло-серые брюки и рубашку с коротким рукавом, в мелкую синюю клетку. Хотя, в сущности, это оказалось совершенно неважно: главное, он приехал!
Алиса, едва завидев его, расплылась в самой идиотской, от уха до уха, улыбке. Роман, вынырнув из подземного перехода, поднял голову, заметил девушку и улыбнулся в ответ, против воли ускоряя шаг.
Аксель не утерпела – забыв про каблуки, рванулась с места и побежала, цокая металлическими набойками по ступеням. Они встретились в центре площади – и вместо словесного приветствия крепко обнялись.
- Щас зареву, - наконец совершенно счастливым голосом произнесла Алиса, прижимаясь щекой к горячему плечу Романа, - рубашку тебе тушью измажу…
И с удовольствием подумала: какая прелесть! Она опять ухитрилась сказать глупость, меньше всего подходящую к моменту!
А это значит – всё вернулось на привычные оси, и вертится Земля, и жизнь течёт по своим законам!
Раптор не ответил: провёл ладонью по её волосам и поцеловал пряди, прикрывшие висок. Спросил:
- Ну что, побродим или сперва в кафе?
Они наконец разжали объятья; встали близко-близко, глядя друг другу в глаза. И прекрасно сознавали, что могут теперь говорить о чём угодно: взгляд куда откровеннее любых слов, и всё то, что они берегли в себе в течение последних недель, считай, уже сказано – и совершенно ясно.
- Конечно, в кафе! Я только сумки домой забросила и кошку покормила, а сама поесть не успела…
- Между прочим, пятница. Хочешь, поедем, как после тренировки?
Алиса засияла:
- О! Замечательно!
Пока они шли к машине, припаркованной в коротком «кармане» на противоположной стороне улицы, Раптор, слегка смущаясь, извинился:
- Я не просто так без цветов. Решил, что они всё равно сдохнут. У меня завтра выходной, так что есть идея погулять, посмотреть развод мостов. Если, конечно, у тебя будут силы и желание – после трудовой недели.
- Отчего нет? – обрадовалась Алиса. – Я уже несколько лет не гуляла в белую ночь!
- Отлично.
В своём любимом кафе они не были уже две недели – с тех пор, как закончились занятия в группе у Павла Витальевича. Небольшой срок, но даже этого уголка коснулись приятные перемены: занавески оказались отдёрнуты, окна приоткрыты, и вместо полумрака с длинными полосами загадочных теней в зале поселился мягкий ласковый свет, в котором помещение казалось больше, а лица посетителей добрее. Заветный столик у крайнего окна был, на счастье, свободен; они сели и долго выбирали, что заказать, обмениваясь незначительными короткими фразами.
- А вы продолжаете тренироваться? – спросила Алиса, когда официантка, записав на листке заказ, бесшумно отошла в глубину зала.
- Да. У нас до июля.
- А я, кстати, уже давно знала, что ты… где ты работаешь, - смущённо созналась Алиса.
- Ещё бы ты не знала, - хмыкнул Раптор, - если я сам тебе удостоверение подсунул.
- Ого! – поразилась Алиса. – Ловко…
- Этому тоже учат. А ты, кроме прочего, должна чётко представлять, что… уходя утром на работу, я не могу быть уверен в том, что вечером вернусь.
Аксель опустила глаза.
Они немного помолчали. Она осторожно спросила, чтобы сменить тему:
- Раптор… Почему ты, столько зная о Чёрных, сначала не хотел сражаться на нашей стороне?
- Помнишь, я всё спрашивал, кто ещё, кроме меня, знает, что нас ждёт в последней битве?
Аксель кивнула; оба ненадолго отвлеклись на официантку, которая принесла напитки – сок для Романа и коктейль для Алисы.
- Ну так вот…Золотая искра хранила теорию, а моя помнила кое-какие реальные нюансы. В частности, что Бриллиантовая с успехом заменяет в бою и одну, и две, и три Светлых искры. То есть, строго говоря, я был вам не нужен. Меч возмездия спокойно выковали бы и без меня.
- Ты это сейчас… - Алиса чуть не поперхнулась, - серьёзно?!
- Да.
- Ты что?! А если бы… Ты же… А как же битва во имя чести, во имя спасения мира?..
- Ну, мир в целом не настолько хорош, чтобы желать ему не чихать и не кашлять.
- И всё-таки ты примкнул к нам, - улыбнулась Алиса.
- Не надо пытаться уличить меня в нездоровой любви к человечеству, ладно? Я никогда не опускался до того, чтобы моими поступками руководил бессмысленный альтруизм.
- А работа? – удивилась Алиса.
- Да щас… Есть свод законов, по которым положено жить в цивилизованном обществе. Те, кто нарушают закон, должны быть наказаны. Это правильно, это справедливо, и это – вопрос чести! Я заступлюсь за бабку, у которой вор выхватил кошелёк, и постараюсь изловить его. Но испытывать глубокие христианские чувства к старухе, переползающей дорогу чёрт знает где, перед носом у моей машины, меня не заставишь!..
Аксель рассмеялась. И про себя решила, что Раптор, конечно, может утверждать, что в его душе отсутствуют даже ростки основных добродетелей – но она-то не раз видела, что это вовсе не так.
- Слушай… А наши искры – где они теперь? У меня такое ощущение, - тон Алисы стал слегка встревоженным, низким – словно моя никуда не делась… Я ощущаю её в себе…
Раптор кивнул:
- Разумеется. Мы остались в живых, и искры вернулись. Они прочно припаяны к душам. Теперь будут с нами до конца.
- Но это… Надеюсь, это не значит, что нам опять предстоит с кем-нибудь сражаться?
- А даже если и так, - в глазах у Раптора зажглись огоньки, и на долю секунды матовый свет выхватил заострённые клыки, открытые движением верхней губы, - почему нет?..
Аксель сникла:
- Не-е-е, я пас…
- А как же разнесчастный мир, который непременно надо спасти? – с видимым удовольствием поинтересовался Раптор.
- Но ты же поможешь, правда? – подняв длинные накрашенные ресницы, парировала Аксель.
Роман усмехнулся, глядя на неё с такой откровенной нежностью, что Алиса смутилась и опустила глаза.
Принесли заказ; на какое-то время разговор, поднявшись из философских глубин, перетёк в гастрономическое русло, а потом незаметно свернул в области, далёкие от противостояния Светлых и Чёрных искр. И сегодня впервые Алиса чувствовала, что они с Романом имеют полное право беседовать о чём угодно и сколько угодно, любая тема в разговоре может стать главной, любой поворот дискуссии – самым значимым за день. Напряжения последних недель как не бывало; и даже пришла в голову странная, немного печальная мысль: а ведь придётся заново учиться воспринимать этот мир в обычной, человеческой системе координат. И, возможно, это окажется не так просто, как хотелось бы.
И всё-таки – даже эта, самая первая после решающей схватки, встреча уже не походила на все предыдущие. Аксель привыкла за эти месяцы, что Раптор избегает отвечать на вопросы, касающиеся его прошлого, и по большей части отшучивается или отвечает вопросом на вопрос, невольно заставляя Алису раскрывать разные главы своей жизни и зачитывать оттуда отдельные абзацы, а иной раз и целые куски.
Ей не нравилась эта черта: за свою относительно короткую жизнь она хорошо уяснила, что неохотно рассказывает о себе вовсе не тот, кому есть чего стыдиться или есть резон хранить в тайне своё прошлое, а тот, кто не доверяет. И уже не столь важно – лично тебе или всем подряд. Проигнорировав эту особенность в своих первых серьёзных отношениях, она расплачивалась долго и дорого. И понимала: как бы сильно она ни влюбилась в Раптора, второй раз совать голову в ту же петлю будет слишком большой и непростительной глупостью.
И вдруг – привычная картинка сменилась. Зацепившись за первый же полуслучайный вопрос, Роман неожиданно позволил Алисе прикоснуться к страницам своего прошлого и прочесть скупые, ёмкие, как рапорт или сводка с фронта, строки…
- У меня не самые радужные воспоминания о детстве. Я ведь вырос в детдоме, и родственников у меня нет.
Алиса издала робкий звук; уточнила:
- И… ничего о них не известно?
Он чуть приподнял брови:
- Ну, почему же… Мать мою нашли в первый же день, как наткнулись на меня. Но она умерла спустя сутки. От чего конкретно, я не знаю. Знаю, что много пила. Воспитатели у нас любили порассуждать на тему, каким образом у неё мог родиться здоровый ребёнок, когда по всем законам должен был выйти даун. А я мечтал поскорее вырасти и свернуть им шею. Да я вообще дрался постоянно… Оскорблений не терпел. Кто мой отец, неизвестно… Скорее всего, он не подозревал о моём существовании. Да, в принципе… Какая разница, как именно нас забрасывают на землю? Важно то, что происходит потом.
- Да… А ты… Несмотря на всё это, встал на сторону Светлых! – поразилась Алиса.
Раптор помотал головой:
- Нет. Я перешёл на сторону Светлых. А это разные вещи… Я рос угрюмым, злым и мстительным. Стоял на учёте, конечно… Знаешь, за то, что я проделывал, будучи подростком, мне теперь стыдно. Ну… в общем, к восемнадцати годам я был вполне сформировавшимся ублюдком. Потом была армия… - Раптор вздохнул, сделал незначительную паузу. – Но и то… Я только начал задумываться тогда, что к чему. Попался хороший человек на пути – священник. Он многое объяснил мне из того, что у меня не получалось уложить в голове. С ним я не боялся быть откровенным. А это со мной нечасто случается. Он меня и крестил. Как говорится, кинул зерно. Но растить не вышло. Убили его в Чечне… Безумно жалко. Он очень искренне верил в то, что не такой уж я моральный урод.
- Он был прав…
- На тот момент – не очень.
- Но ведь Христос, наверное, точно так же верит в каждого из нас, и ждёт, когда мы наконец одумаемся и придём к Нему…
- Возможно. Но тогда я в принципе был далёк от веры как таковой. Вернулся из армии, какое-то время пытался устроить свою жизнь, и вроде всё даже стало налаживаться… Меня нашла троюродная бабка – с детьми разосралась, они уехали за границу вроде бы… Завещала мне квартиру. Вот так я и оказался в Питере. Работал; поступил на вечернее, стал учиться, женился на однокурснице… Но знаешь – не давало покоя осознание, что во всём этом копошении на самом деле нет никакого смысла. Вообще. И виделось, что вся жизнь – один сплошной тупик. Не было в ней того, ради чего лично мне стоило бы продолжать ходить по земле, а не проделать себе дырку в виске. Несколько лет потребовалось, чтобы понять, чего – Кого - не хватает в моём мироздании. И вот… парадоксально, правда? Тысячи, миллионы людей спокойно обходятся без Бога, а я не смог… Вот вскоре после этого я и… открыл в себе Тёмно-Синюю искру.
- Наверное, она и вывела тебя на верный путь, - предположила Алиса.
Раптор уверенно помотал головой:
- Нет. Этот путь я нащупал сам.
- А… с женой отношения не сложились?
- Да. В общем, любви и не было. Симпатия, очарование… Не сошлись характерами. Красивая она была, вся из себя… А оказалась потаскухой. Я предупреждал её… Честно говорил, с самого начала: не прощу, даже не думай. В итоге – собрал вещи и ушёл. Вот и всё.
- Знакомо… Но только я дольше терпела… И не измены – издевательства. А когда уже стало через край, тоже не выдержала и ушла.
Раптор улыбнулся уголком рта:
- Ну вот, видишь… Мы отлично друг друга понимаем.
- Надеюсь… А детей у вас не было?
- Нет. Да мы и не стремились.
По лицу Раптора пробежала тень, и Аксель с грустью опустила ресницы: увы, наивно полагать, что такой человек, как Роман, будет приходить в раж от беспомощных младенчиков. Она при всём желании не могла представить его с соской или ложечкой в руках, не могла нарисовать в голове, как Раптор качает в кроватке несмышленое чадо, напевая ему колыбельную. Роман органично представлялся ей разве что с ремнём в руках, но от этой картинки становилось малость не по себе.
Аксель не знала – это он рассказал ей гораздо позже – тень на его лице была вызвана отнюдь не презрением к детям. Через какое-то время после свадьбы та, первая жена его забеременела – и, ничего не сказав, сделала аборт. Это раскрылось спустя несколько месяцев – а именно в то утро, когда Роман молча вытаскивал из шкафа свои рубашки, брюки, свитера и кидал в спортивную сумку, а жена, сидя на кровати, поливала его потоками матерной брани, визжала и уже мало походила на человека в своей исступлённой истерике. А когда, положив на тумбу ключи от её квартиры, он подхватил сумку, повесил на плечо и шагнул к дверям, она, задыхаясь, прохрипела:
- И зародыша твоего я выскребла! И правильно сделала! Был бы таким же ушлёпком, как ты! Ненавижу!!
Роман подавил желание бросить сумку, развернуться, сделать два шага назад и убить эту тварь, ударив головой о стену или задушив. Только крепче сжал зубы и вышел вон, не обернувшись. Хлопнул дверью, и даже в ЗАГС, получать свидетельство о разводе, явился на неделю позже назначенного срока, чтобы только не встречаться больше с бывшей супругой.
- А у вас с мужем отчего детей не было? – со своей стороны поинтересовался Раптор.
Алиса вздохнула:
- Он не хотел… Да так и лучше. Не факт, что я нашла бы в себе силы уйти с ребёнком на руках…
- Нашла бы, - возразил Роман. – Ты не тряпка, глупо терпеть не станешь.
Она улыбнулась, взглянула с благодарностью: как мало, в сущности, нужно женщине! Чтобы её любили. Чтобы в неё верили…
…Белая ночь с призраками зданий на другом берегу, с разметкой Дворцового моста, уходящей прямо в стремительно светлеющее небо, с неизменными бесшумными сухогрузами, идущими сначала вверх, а после вниз по Неве… Прохлада и дымка, таинственно полый шар над Кунсткамерой, плеск воды на стрелке Васильевского острова. Бесконечный, бессвязный, чудесный разговор ни о чём – и обо всём на свете…
- Скажи, а когда ты понял, что хочешь общаться со мной… э-э, не как с товарищем по оружию, а…
- В лифте. Но тогда мне помешали…
Алиса не стремилась форсировать события – каждый миг, подаренный судьбой, растягивала, пила медленно, до дна. Но когда там, у самой воды, Раптор положил ей ладони на плечи, ласково обнял, притянул к себе и наконец по-настоящему поцеловал в губы, Алиса поняла: она появилась в этом мире, прожила почти тридцать лет, вступила в схватку с Чёрными искрами ради того, чтобы встретить Раптора. Ради того, чтобы сегодня, сейчас, он крепко обнимал её над Невой, целовал чуть дрожащими губами и шептал:
- Маленький, как же я тебя люблю!..
Ради того, чтобы сердце почти разрывалось, не в силах вместить всю благодарность Творцу за долгожданное счастье, ради того, чтобы взглянуть в любимые глаза и тихонько ответить:
- Я тебя тоже…
Продолжение следует...
Нам снова выпал бой
Глава 44
Письмо
читать дальше
Когда Володя вернулся с прогулки, в прихожей уже стояли туфли отца. С кухни пахло едой; бормотал телевизор. Володька осторожно уместил велосипед на крепко вбитых длинных гвоздях, скинул кроссовки, сунул ноги в тапочки и отправился мыть руки, по дороге рассеянно ответив на ласковое мамино:
- Володенька! Сынок, это ты, золотце?
«А теперь я прощаюсь с вами до завтра; подошло время криминальной хроники…» - монотонно сыпал женский голос. Володька включил воду, и продолжение потонуло в её плеске. Он не в силах был понять, как у папы получается такая запредельная вещь: ужин с непременным просмотром кровавых новостей. А главное – ведь папа сидит сейчас, с удовольствием вливая в себя полные ложки горячего супа, и даже не подозревает, что вместо этого ожидаемого вечера могло случиться такое, чего не в силах была бы отразить никакая хроника – ни историческая, ни криминальная. Да, откровенно говоря, этого бы уже и не потребовалось.
- Папа, привет!
Отец кивнул и угрожающе поднял длинный указательный палец: мол, тихо, не мешай!
- …о причастности к преступлению сотрудников ресторана.
Володька вздохнул: эх, папа, если б ты подозревал, что пару часов назад и твой единственный сын, и вся Земля – с тобой, между прочим! – находились на волосок от гибели, ты не жевал бы сейчас вот так, тупо уставившись в экран!..
Ведущая поспешно заглотила порцию воздуха – и в доли секунды преобразила её в новый поток слов.
- Настоящая трагедия разыгралась сегодня на юго-западе Петербурга. В своём рабочем кабинете был жестоко убит генеральный директор ООО «СтандартГрузПМА» Михаил Алексеевич Потапов. По предварительным данным…
- Володенька, ты не проголодался? Супчика хочешь?..
- Нет, спасибо…
- Точно нет?
Теперь уже точно нет. Володька, застыв у обеденного стола, глядел на экран, и сердце стучало в висках.
- …восемь огнестрельных ранений; потерпевший скончался на месте. По показаниям свидетелей, после обеда, где-то около четырнадцати тридцати, к потерпевшему приехал младший сын, Александр Потапов; между ними произошла ссора. Как сообщила сотрудник, чью фамилию мы не оглашаем в интересах следствия, у Михаила Александровича был давний конфликт с сыном, и отношения всё обострялись. Следствие не исключает версии, что киллеров нанял именно Александр. Однако на этом трагедия не завершилась: покинув офис отца, Александр Потапов буквально через полчаса погиб в автокатастрофе. По предварительным данным, он не справился с управлением, вследствие чего врезался в столб уличного освещения.
Володька замер, прикусив верхнюю губу, и почти перестал дышать. Ведущая всё сыпала и сыпала горох прохладных, отрешённых, одинаковых слов, а на экране возникали по очереди смятый капот, забрызганный кровью бежевый салон и засохший размазанный след на треснувшем лобовом стекле.
«Живым Сашка пристёгивался… Всегда…»
Последней – крупным планом – показали эмблему в металлическом кольце: линии крест-накрест, белый пропеллер на фоне синего неба и буквы BMW, тусклые от осевшей пыли.
- По отзывам коллег, Михаил Алексеевич был знающим, активным человеком, компетентным специалистом, настоящим профессионалом в своей области, успешным руководителем, заботливым мужем и отцом. Кому потребовалось столь жестоко разделаться с бизнесменом, пока остаётся неясным. Жена и старший сын погибшего комментировать ситуацию отказались. Следствие не исключает версии, что заказчиком убийства являлся Александр Потапов; причиной его гибели по предварительной версии является передозировка наркотиков.
- Да каких, на хрен… - застонал Володька, и тут же, испугавшись, замолк. Но родители не обратили внимания. Ведь им со своей стороны всё уже было предельно ясно.
- Господи, до чего мы дожили! – с трепетом произнесла мама. – Дети убивают родителей, не моргнув глазом! Это ж каким зверем надо быть, чтоб такое сделать!
- Так то ж новые русские, - с презрением поддакнул отец. – У них всё не как у людей.
- Да, большие-то деньги до добра не доведут!
- А то ж…
И папа с мамой, не сговариваясь, уставились на Володьку – словно пытались прикинуть, не побежит ли ненаглядное дитятко в один прекрасный день нанимать киллера, чтоб тот застрелил старика-отца.
Володька взглянул на них круглыми тупыми глазами и понял, что катастрофа неизбежна. Потому что сдержаться он не в состоянии.
- Да х…ня это всё!.. А вы уши развесили!..
Мать охнула; отец слегка пригнулся к столу, будто спасался от выстрела, и выставил подбородок:
- Владимир! Это ещё что такое?
- Я, в отличие от этой куклы, - Володя потряс пальцем в сторону ведущей в безукоризненном деловом костюме, - сказал правду.
Он сжал губы, развернулся и вышел из кухни. Нет, конечно, материться не стоило, факт. Стыдно. Но вот интересно: это именно сейчас отец заговорил с ним, как с ребёнком, или просто раньше ему не приходило в голову заострять на этом внимание?
Сколько было Сашке? Двадцать три? Если не двадцать два… Младше на целых пять лет…
Володька ярко, чётко, слишком близко и осязаемо, как умеют только поэты, вспомнил уверенный перестук шагов по каменному полу и тихий, высокий голос:
- Папа, не смей этого делать. Слышишь?
И ведь он не боялся… Хотя знал, что Чёрная искра не пощадит его. Кем бы она ему ни приходилась в земной жизни.
А тут – «Володенька, супчика хочешь?»
А ведь это его, и только его жизнь… Кажется, он своим умишком дошёл наконец до того, что давно пора в ней многое поменять.
Но прежде, как ни противно, надо будет разлюбить и забыть Алиску. Эту змею, эту мелкую крашеную стерву, эту предательницу! Забыть! И плевать! Плевать и на неё, и на этого сраного ящера-переростка!
Володька с грустью посмотрел на свой письменный стол, где лежал лист бумаги с недописанным стихотворением, остановил взгляд на шариковой ручке с прозрачным корпусом, и подумал, что плевать – полдела. А вот доплюнуть – это вряд ли удастся так скоро, как хотелось бы.
Он бросил взгляд в окно, на густые кроны деревьев, на газон, сплошь жёлтый от одуванчиков. А никто и не говорил, будто легко простить предательство. Никто и не обещал, что будет просто вылезти из заведшей в тупик колеи и проложить другую, ведущую в иную, новую, полноценную жизнь.
Свою собственную!
- Ах, Александр Сергеевич, милый,
Ну, что же вы нам ничего не сказали…
Вслух эта цитата из известной песни прозвучала печально, даже без намёка на иронию и тем более на желанный сарказм. Володька повернулся к книжным полкам, подошёл и вытащил из-за стекла томик Пушкина. В замысле, породившем его на свет, давно поставлена точка. А он перешагнул её, перерос…
Пора начинать жить! Вот ведь… и битва кончена. Над головой – чистое небо спасённого мира. Пора начинать жить – самому.
Володька задвинул стекло и положил коричневый томик с ярко-красным ляссе на письменный стол. Ведь впереди у него теперь новая битва. Бескровная, но изматывающая: с собственным уязвлённым самолюбием. Так пусть пока «Евгений Онегин» поживёт у него на столе. Чтоб знать: всё могло быть намного хуже. Чтобы всегда об этом помнить…
… «Здравствуй, дорогая мама! Если ты читаешь эти строки, значит, меня уже нет – здесь, рядом с тобой, на земле. Плакать обо мне не надо, а хорошо бы помолиться – но это, боюсь, для тебя по-прежнему «бред сумасшедшего», как ты всегда говорила. Мне горько сознавать, что моя кончина является для тебя непоправимой бедой, что она надолго перечеркнёт мир вокруг. В то время как для меня это всего-навсего переход из привычного и знакомого мира в мир непривычный и пока ещё незнакомый. Я не могу ничего утверждать наверняка, но надеюсь, что Господь по милости своей поселит меня туда, где мне будет несравненно лучше, чем было здесь. Если тебя заботит моя доля – подумай, стоит ли печалиться о том, что мне теперь в тысячу раз лучше? Если ты печалишься о себе – тогда другое дело… Прими это как испытание и не ропщи. По крайней мере, у тебя остались папа и Лёха. И, слава Богу, материально вы обеспечены.
Вот ты читаешь сейчас и думаешь, наверное, что я слишком жесток, просто немыслимо жесток, раз пишу так холодно, зло, без всякого намёка на жалость. Но, во-первых, я всё ещё надеюсь, что ничего плохого со мной не случится, я вернусь домой, как всегда, и порву этот листок в мелкие-премелкие клочки, размером не больше буквы. А во-вторых – в принципе, это деловое письмо. Я бы хотел попросить тебя, мама… Прежде всего, наверное, не удивляться. У меня составлено завещание, копия его хранится у Лёшки, он тебе прочтёт – так вот, я настоятельно прошу выполнить мою последнюю волю в точности так, как там указано. Но и это ещё не всё. Ты сама прекрасно знаешь, как мы срались с папенькой на тему моего «грёбаного меценатства», как он выражался. Конечно, было бы здорово, если бы кто-то – ты или Лёшка, ибо на отца надеяться нечего – продолжили бы вместо меня. Когда немного придёшь в себя, позвони Светлане Мазуренко, Валентину Кузнецову и Раисе Вассерман. Телефоны найдёшь у меня в записной книжке (и обычной, и в мобильнике). Тебе расскажут подробно, где и чем я занимался в свободное от работы время.
Да, непременно подай за меня сорокоуст в любой православный храм. Как можно быстрее, сразу, и не забудь написать, что «новопреставленного Александра», а не просто имя.
Так, что ещё забыл… Плакать не надо, мама, ведь мне совсем не больно и не плохо. Смерть – не конец пути, а её начало. И поверь: ничего ужасного со мной ТАМ уже не случится. Если ты, конечно, будешь молиться надлежащим образом. Папа, конечно, не поймёт – но он обязательно поддержит тебя в первые, самые трудные, дни.
А вот о чём я ещё очень прошу – так это ухаживать за могилой Лидии Смарагдиной. (Только не говори мне потом, что ты её не нашла, ладно?)
Ну вот, пожалуй, что и всё. На всякий случай отдельно отмечу (хотя это и ежу ясно), что с собой я не покончил, а стал жертвой трагического случая. Проще говоря – так получилось.
Ну, вот… Стало быть, меня уже нет. Но если ты посмотришь в окно, то увидишь, что мир никуда не делся, и жизнь продолжается. В первую очередь – твоя, мама. И ты ещё успеешь сделать очень, очень, очень многое. Ведь судить нас в конечном итоге будут не по словам, а по делам. Так что стремись делать добро – и делай его непременно.
Эх, мама, мама, я представляю сейчас, как ты плачешь над этим письмом, и мне становится не по себе. Очень жаль тебя, родная, но что поделаешь? Значит, так было нужно. Кроме нашей, земной, существует ещё высшая мудрость и высшая справедливость. Они куда сложнее для понимания. Не рыдай, мама, пожалуйста! Успокойся…
Мама, я очень верю в тебя, ведь ты сильный человек, и справишься с этим испытанием. Я очень люблю тебя, и я знаю, что моя любовь не исчезнет бесследно вместе со смертью тела. Она останется с тобой. Не опускай руки, не погружайся в отчаяние, и упаси тебя Бог от попытки самоубийства – в этом случае мы с тобой уже никогда не встретимся, помни. Что ещё?.. Почерк можно подделать, правда, но воспоминания подделать нельзя. Однажды ты рассказала, что в детстве у тебя была такая игрушка: заводной медведь свекольного цвета с зелёными стеклянными глазками. Он шевелил лапами на гладком столе. И ты почему-то называла его Коалой. Ещё – у тебя шрам над грудью между двумя родинками, получается похоже на знак процента. А первое слово, которое я произнёс, было вовсе не «бах!», как ты после всем говорила, а «Бог». Ты никогда мне в этом не признавалась. А я, представь себе, помню. Даже помню, какое у тебя в этот миг сделалось лицо… Но давай не будем о грустном.
Я не прощаюсь, мама. Ибо очень верю в то, что когда-нибудь мы с тобой снова встретимся. Ты подарила мне эту короткую, земную жизнь, и за это я тебе безгранично благодарен. Пни Лёшку, чтобы наконец женился и подарил тебе внуков. Мама, в твоей жизни будет ещё много счастья и света, и я очень надеюсь, что ты верно определишь источник последнего. Тогда ты уже ничего не испугаешься. И всё будет по плечу.
Я люблю тебя, мама!
Твой Саша».
…За окном взвизгнул стриж. Женщина, сидевшая у окна, медленно подняла голову. Правда: мир никуда не делся. И жизнь продолжается.
Но – чужая. Не её.
- Наталья Павловна… - в открытую дверь заглянула домработница; на её щекастом лице застыло выражение дежурной скорби. – Вам нужно что-нибудь?
- Нет, Наташа. Можете идти.
Глава 45
Белая ночь
читать дальше
Алиса весь день честно пыталась сосредоточиться на работе – и, разумеется, ничего не выходило. С самого утра она думала только о том, что вечером (через десять… через восемь… через пять часов!..) встретится с Раптором. Она пыталась угадать, во что он будет одет, куда они отправятся, о чём будут говорить… Пыталась продумать, как держать себя, как отвечать на каверзные вопросы, которые непременно будут заданы, волновалась больше обычного – и понимала, что все эти приготовления не имеют никакого смысла. Имеет смысл только то, что скоро она наконец-то увидит своего любимого – самого любимого! – мужчину на земле, и уже не должна будет изо всех сил скрывать своё истинное к нему отношение.
День выдался жаркий, с разогретыми облачками в неярком небе, с тёплыми запахами цветущих кустарников. Раптор подъехал к метро за несколько минут до назначенного времени; Алиса уже ждала, переступая с ноги на ногу. Она успела даже заскочить домой, бросить на табурет рабочие пакеты, переодеться и достать из-под шкафа эффектные босоножки на высокой шпильке – сногсшибательные в прямом смысле слова, потому что передвигаться на них изящно, с надлежащей грацией, было не так просто.
Раптор надел на встречу светло-серые брюки и рубашку с коротким рукавом, в мелкую синюю клетку. Хотя, в сущности, это оказалось совершенно неважно: главное, он приехал!
Алиса, едва завидев его, расплылась в самой идиотской, от уха до уха, улыбке. Роман, вынырнув из подземного перехода, поднял голову, заметил девушку и улыбнулся в ответ, против воли ускоряя шаг.
Аксель не утерпела – забыв про каблуки, рванулась с места и побежала, цокая металлическими набойками по ступеням. Они встретились в центре площади – и вместо словесного приветствия крепко обнялись.
- Щас зареву, - наконец совершенно счастливым голосом произнесла Алиса, прижимаясь щекой к горячему плечу Романа, - рубашку тебе тушью измажу…
И с удовольствием подумала: какая прелесть! Она опять ухитрилась сказать глупость, меньше всего подходящую к моменту!
А это значит – всё вернулось на привычные оси, и вертится Земля, и жизнь течёт по своим законам!
Раптор не ответил: провёл ладонью по её волосам и поцеловал пряди, прикрывшие висок. Спросил:
- Ну что, побродим или сперва в кафе?
Они наконец разжали объятья; встали близко-близко, глядя друг другу в глаза. И прекрасно сознавали, что могут теперь говорить о чём угодно: взгляд куда откровеннее любых слов, и всё то, что они берегли в себе в течение последних недель, считай, уже сказано – и совершенно ясно.
- Конечно, в кафе! Я только сумки домой забросила и кошку покормила, а сама поесть не успела…
- Между прочим, пятница. Хочешь, поедем, как после тренировки?
Алиса засияла:
- О! Замечательно!
Пока они шли к машине, припаркованной в коротком «кармане» на противоположной стороне улицы, Раптор, слегка смущаясь, извинился:
- Я не просто так без цветов. Решил, что они всё равно сдохнут. У меня завтра выходной, так что есть идея погулять, посмотреть развод мостов. Если, конечно, у тебя будут силы и желание – после трудовой недели.
- Отчего нет? – обрадовалась Алиса. – Я уже несколько лет не гуляла в белую ночь!
- Отлично.
В своём любимом кафе они не были уже две недели – с тех пор, как закончились занятия в группе у Павла Витальевича. Небольшой срок, но даже этого уголка коснулись приятные перемены: занавески оказались отдёрнуты, окна приоткрыты, и вместо полумрака с длинными полосами загадочных теней в зале поселился мягкий ласковый свет, в котором помещение казалось больше, а лица посетителей добрее. Заветный столик у крайнего окна был, на счастье, свободен; они сели и долго выбирали, что заказать, обмениваясь незначительными короткими фразами.
- А вы продолжаете тренироваться? – спросила Алиса, когда официантка, записав на листке заказ, бесшумно отошла в глубину зала.
- Да. У нас до июля.
- А я, кстати, уже давно знала, что ты… где ты работаешь, - смущённо созналась Алиса.
- Ещё бы ты не знала, - хмыкнул Раптор, - если я сам тебе удостоверение подсунул.
- Ого! – поразилась Алиса. – Ловко…
- Этому тоже учат. А ты, кроме прочего, должна чётко представлять, что… уходя утром на работу, я не могу быть уверен в том, что вечером вернусь.
Аксель опустила глаза.
Они немного помолчали. Она осторожно спросила, чтобы сменить тему:
- Раптор… Почему ты, столько зная о Чёрных, сначала не хотел сражаться на нашей стороне?
- Помнишь, я всё спрашивал, кто ещё, кроме меня, знает, что нас ждёт в последней битве?
Аксель кивнула; оба ненадолго отвлеклись на официантку, которая принесла напитки – сок для Романа и коктейль для Алисы.
- Ну так вот…Золотая искра хранила теорию, а моя помнила кое-какие реальные нюансы. В частности, что Бриллиантовая с успехом заменяет в бою и одну, и две, и три Светлых искры. То есть, строго говоря, я был вам не нужен. Меч возмездия спокойно выковали бы и без меня.
- Ты это сейчас… - Алиса чуть не поперхнулась, - серьёзно?!
- Да.
- Ты что?! А если бы… Ты же… А как же битва во имя чести, во имя спасения мира?..
- Ну, мир в целом не настолько хорош, чтобы желать ему не чихать и не кашлять.
- И всё-таки ты примкнул к нам, - улыбнулась Алиса.
- Не надо пытаться уличить меня в нездоровой любви к человечеству, ладно? Я никогда не опускался до того, чтобы моими поступками руководил бессмысленный альтруизм.
- А работа? – удивилась Алиса.
- Да щас… Есть свод законов, по которым положено жить в цивилизованном обществе. Те, кто нарушают закон, должны быть наказаны. Это правильно, это справедливо, и это – вопрос чести! Я заступлюсь за бабку, у которой вор выхватил кошелёк, и постараюсь изловить его. Но испытывать глубокие христианские чувства к старухе, переползающей дорогу чёрт знает где, перед носом у моей машины, меня не заставишь!..
Аксель рассмеялась. И про себя решила, что Раптор, конечно, может утверждать, что в его душе отсутствуют даже ростки основных добродетелей – но она-то не раз видела, что это вовсе не так.
- Слушай… А наши искры – где они теперь? У меня такое ощущение, - тон Алисы стал слегка встревоженным, низким – словно моя никуда не делась… Я ощущаю её в себе…
Раптор кивнул:
- Разумеется. Мы остались в живых, и искры вернулись. Они прочно припаяны к душам. Теперь будут с нами до конца.
- Но это… Надеюсь, это не значит, что нам опять предстоит с кем-нибудь сражаться?
- А даже если и так, - в глазах у Раптора зажглись огоньки, и на долю секунды матовый свет выхватил заострённые клыки, открытые движением верхней губы, - почему нет?..
Аксель сникла:
- Не-е-е, я пас…
- А как же разнесчастный мир, который непременно надо спасти? – с видимым удовольствием поинтересовался Раптор.
- Но ты же поможешь, правда? – подняв длинные накрашенные ресницы, парировала Аксель.
Роман усмехнулся, глядя на неё с такой откровенной нежностью, что Алиса смутилась и опустила глаза.
Принесли заказ; на какое-то время разговор, поднявшись из философских глубин, перетёк в гастрономическое русло, а потом незаметно свернул в области, далёкие от противостояния Светлых и Чёрных искр. И сегодня впервые Алиса чувствовала, что они с Романом имеют полное право беседовать о чём угодно и сколько угодно, любая тема в разговоре может стать главной, любой поворот дискуссии – самым значимым за день. Напряжения последних недель как не бывало; и даже пришла в голову странная, немного печальная мысль: а ведь придётся заново учиться воспринимать этот мир в обычной, человеческой системе координат. И, возможно, это окажется не так просто, как хотелось бы.
И всё-таки – даже эта, самая первая после решающей схватки, встреча уже не походила на все предыдущие. Аксель привыкла за эти месяцы, что Раптор избегает отвечать на вопросы, касающиеся его прошлого, и по большей части отшучивается или отвечает вопросом на вопрос, невольно заставляя Алису раскрывать разные главы своей жизни и зачитывать оттуда отдельные абзацы, а иной раз и целые куски.
Ей не нравилась эта черта: за свою относительно короткую жизнь она хорошо уяснила, что неохотно рассказывает о себе вовсе не тот, кому есть чего стыдиться или есть резон хранить в тайне своё прошлое, а тот, кто не доверяет. И уже не столь важно – лично тебе или всем подряд. Проигнорировав эту особенность в своих первых серьёзных отношениях, она расплачивалась долго и дорого. И понимала: как бы сильно она ни влюбилась в Раптора, второй раз совать голову в ту же петлю будет слишком большой и непростительной глупостью.
И вдруг – привычная картинка сменилась. Зацепившись за первый же полуслучайный вопрос, Роман неожиданно позволил Алисе прикоснуться к страницам своего прошлого и прочесть скупые, ёмкие, как рапорт или сводка с фронта, строки…
- У меня не самые радужные воспоминания о детстве. Я ведь вырос в детдоме, и родственников у меня нет.
Алиса издала робкий звук; уточнила:
- И… ничего о них не известно?
Он чуть приподнял брови:
- Ну, почему же… Мать мою нашли в первый же день, как наткнулись на меня. Но она умерла спустя сутки. От чего конкретно, я не знаю. Знаю, что много пила. Воспитатели у нас любили порассуждать на тему, каким образом у неё мог родиться здоровый ребёнок, когда по всем законам должен был выйти даун. А я мечтал поскорее вырасти и свернуть им шею. Да я вообще дрался постоянно… Оскорблений не терпел. Кто мой отец, неизвестно… Скорее всего, он не подозревал о моём существовании. Да, в принципе… Какая разница, как именно нас забрасывают на землю? Важно то, что происходит потом.
- Да… А ты… Несмотря на всё это, встал на сторону Светлых! – поразилась Алиса.
Раптор помотал головой:
- Нет. Я перешёл на сторону Светлых. А это разные вещи… Я рос угрюмым, злым и мстительным. Стоял на учёте, конечно… Знаешь, за то, что я проделывал, будучи подростком, мне теперь стыдно. Ну… в общем, к восемнадцати годам я был вполне сформировавшимся ублюдком. Потом была армия… - Раптор вздохнул, сделал незначительную паузу. – Но и то… Я только начал задумываться тогда, что к чему. Попался хороший человек на пути – священник. Он многое объяснил мне из того, что у меня не получалось уложить в голове. С ним я не боялся быть откровенным. А это со мной нечасто случается. Он меня и крестил. Как говорится, кинул зерно. Но растить не вышло. Убили его в Чечне… Безумно жалко. Он очень искренне верил в то, что не такой уж я моральный урод.
- Он был прав…
- На тот момент – не очень.
- Но ведь Христос, наверное, точно так же верит в каждого из нас, и ждёт, когда мы наконец одумаемся и придём к Нему…
- Возможно. Но тогда я в принципе был далёк от веры как таковой. Вернулся из армии, какое-то время пытался устроить свою жизнь, и вроде всё даже стало налаживаться… Меня нашла троюродная бабка – с детьми разосралась, они уехали за границу вроде бы… Завещала мне квартиру. Вот так я и оказался в Питере. Работал; поступил на вечернее, стал учиться, женился на однокурснице… Но знаешь – не давало покоя осознание, что во всём этом копошении на самом деле нет никакого смысла. Вообще. И виделось, что вся жизнь – один сплошной тупик. Не было в ней того, ради чего лично мне стоило бы продолжать ходить по земле, а не проделать себе дырку в виске. Несколько лет потребовалось, чтобы понять, чего – Кого - не хватает в моём мироздании. И вот… парадоксально, правда? Тысячи, миллионы людей спокойно обходятся без Бога, а я не смог… Вот вскоре после этого я и… открыл в себе Тёмно-Синюю искру.
- Наверное, она и вывела тебя на верный путь, - предположила Алиса.
Раптор уверенно помотал головой:
- Нет. Этот путь я нащупал сам.
- А… с женой отношения не сложились?
- Да. В общем, любви и не было. Симпатия, очарование… Не сошлись характерами. Красивая она была, вся из себя… А оказалась потаскухой. Я предупреждал её… Честно говорил, с самого начала: не прощу, даже не думай. В итоге – собрал вещи и ушёл. Вот и всё.
- Знакомо… Но только я дольше терпела… И не измены – издевательства. А когда уже стало через край, тоже не выдержала и ушла.
Раптор улыбнулся уголком рта:
- Ну вот, видишь… Мы отлично друг друга понимаем.
- Надеюсь… А детей у вас не было?
- Нет. Да мы и не стремились.
По лицу Раптора пробежала тень, и Аксель с грустью опустила ресницы: увы, наивно полагать, что такой человек, как Роман, будет приходить в раж от беспомощных младенчиков. Она при всём желании не могла представить его с соской или ложечкой в руках, не могла нарисовать в голове, как Раптор качает в кроватке несмышленое чадо, напевая ему колыбельную. Роман органично представлялся ей разве что с ремнём в руках, но от этой картинки становилось малость не по себе.
Аксель не знала – это он рассказал ей гораздо позже – тень на его лице была вызвана отнюдь не презрением к детям. Через какое-то время после свадьбы та, первая жена его забеременела – и, ничего не сказав, сделала аборт. Это раскрылось спустя несколько месяцев – а именно в то утро, когда Роман молча вытаскивал из шкафа свои рубашки, брюки, свитера и кидал в спортивную сумку, а жена, сидя на кровати, поливала его потоками матерной брани, визжала и уже мало походила на человека в своей исступлённой истерике. А когда, положив на тумбу ключи от её квартиры, он подхватил сумку, повесил на плечо и шагнул к дверям, она, задыхаясь, прохрипела:
- И зародыша твоего я выскребла! И правильно сделала! Был бы таким же ушлёпком, как ты! Ненавижу!!
Роман подавил желание бросить сумку, развернуться, сделать два шага назад и убить эту тварь, ударив головой о стену или задушив. Только крепче сжал зубы и вышел вон, не обернувшись. Хлопнул дверью, и даже в ЗАГС, получать свидетельство о разводе, явился на неделю позже назначенного срока, чтобы только не встречаться больше с бывшей супругой.
- А у вас с мужем отчего детей не было? – со своей стороны поинтересовался Раптор.
Алиса вздохнула:
- Он не хотел… Да так и лучше. Не факт, что я нашла бы в себе силы уйти с ребёнком на руках…
- Нашла бы, - возразил Роман. – Ты не тряпка, глупо терпеть не станешь.
Она улыбнулась, взглянула с благодарностью: как мало, в сущности, нужно женщине! Чтобы её любили. Чтобы в неё верили…
…Белая ночь с призраками зданий на другом берегу, с разметкой Дворцового моста, уходящей прямо в стремительно светлеющее небо, с неизменными бесшумными сухогрузами, идущими сначала вверх, а после вниз по Неве… Прохлада и дымка, таинственно полый шар над Кунсткамерой, плеск воды на стрелке Васильевского острова. Бесконечный, бессвязный, чудесный разговор ни о чём – и обо всём на свете…
- Скажи, а когда ты понял, что хочешь общаться со мной… э-э, не как с товарищем по оружию, а…
- В лифте. Но тогда мне помешали…
Алиса не стремилась форсировать события – каждый миг, подаренный судьбой, растягивала, пила медленно, до дна. Но когда там, у самой воды, Раптор положил ей ладони на плечи, ласково обнял, притянул к себе и наконец по-настоящему поцеловал в губы, Алиса поняла: она появилась в этом мире, прожила почти тридцать лет, вступила в схватку с Чёрными искрами ради того, чтобы встретить Раптора. Ради того, чтобы сегодня, сейчас, он крепко обнимал её над Невой, целовал чуть дрожащими губами и шептал:
- Маленький, как же я тебя люблю!..
Ради того, чтобы сердце почти разрывалось, не в силах вместить всю благодарность Творцу за долгожданное счастье, ради того, чтобы взглянуть в любимые глаза и тихонько ответить:
- Я тебя тоже…
Продолжение следует...
@темы: Проза, "Нам снова выпал бой", Творчество
-
-
27.06.2010 в 17:57Кажется, он своим умишком дошёл наконец до того, что давно пора в ней многое поменять.
Эта фраза с уничижительным словом вызвала возмущение и протест. Из контекста я не вижу, что это мысли Володи. Следовательно, это авторское. И мне это очень неприятно.
Понравилось, как Володька родителям выкрикнул)
-
-
29.06.2010 в 00:08-
-
29.06.2010 в 00:37Ну, я не спорю, что мои нравится-не нравится это мое личное )) Я потому НЕ ОЦЕНИВАЮ, а ВЫРАЖАЮ ОТНОШЕНИЕ )))
Но, если ты надеешься, что я буду только технические вещи тебе в отзывах писать, увы, обещать не могу))))) Я так не умею ))))) Лучше тогда молчать буду)
-
-
29.06.2010 в 00:46-
-
29.06.2010 в 00:55Чему именно "нет"? )))