Как раз ко дню всех влюблённых.
Между прочим, вывесить словарик к предыдущей части я благополучно забыл, а дать пинок Виликаму Аффтару все постеснялись.
Баус – сапфир низкого качества или просто недорогой синий камень
Замашняя рубаха – длинная холщовая рубаха, которую могли носить девочки или девушки на выданье.
Латинское – т.е. католическое
Немецкий печатный лист – оттиск наподобие гравюры крайне низкого качества с изображением Бога или святых, зачастую не имеющим ни малейшего сходства с каноническим. Такие листы привозили из Германии. Крестьяне вешали их в жилых помещениях исключительно «для красоты».
Пестрядь – льняная плотная ткань из цветных нитей, обычно полосатая или клетчатая.
Понёва – род юбки
Сермяжная одёжа – одежда из толстого неокрашенного сукна домашней выработки.
Шубка – не путать с шубой. Шубка - верхняя женская одежда из крашенины или сукна. вопли автора по поводуВот потому Аринушка так и замёрзла, прислоняясь к руке Янгула, что на ней была, образно выражаясь, от силы осенняя куртка.
«…забот других нет, кроме как книги жечь все без разбору» - имеется в виду распоряжение Патриарха уничтожать как еретические все книги духовного содержания, отпечатанные на территории Литвы и Белоруссии.
Приятного чтения!
Продолжение повести, часть 5. Стр. 21-27* * *
Прибежала Аринушка к ардару и говорит:
- Здорова теперь моя матушка! Отныне я должница твоя.
А он ей отвечает:
- Ничего не должна ты мне, красна девица. А если исполнишь по доброй воле мою просьбу, буду тому рад. Хочется мне, чтоб приходила ты не раз в седмицу, как прежде уговорились, а дважды.
Согласилась Аринушка, и стала ходить в зачарованный лес чаще.
А сын соседский, Демьянка, что увязался за нею и выследить хотел, заблудился в лесу и дотемна проплутал, насилу на дорогу вышел. Воротился домой мрачнее тучи: видел же, своими глазами видел, как дочка Марфы в дремучий лес вошла. А кинулся вслед, глядь – серый заяц меж деревьев скачет, а девицы как не бывало. Запало то ему в душу – не ест, не спит, только и думает о том, как Марфину дочку выследить да на чистую воду вывести. Нечего девице делать одной в лесу; знать, что-то запретное её туда манит.
Дождался Демьян того дня, когда Аринушка с торной дороги на лесную тропу поворотила, и кинулся за нею. А девица вновь исчезла; как привиделась, как и не было её! Стоит Демьянка, по сторонам озирается – никого! Лишь голые стволы, да горлица сидит на ветке, пёрышки приглаживает.
Плюнул он с досады, воротился домой ни с чем.
А скоро пришла зима, выпал снег, запорошил все тропы – даже мышь незамеченной не проскочит! Обрадовался Демьянка: вот теперь-то, думает, не убежит от него Аринушка. Никуда не денется! Подкараулил он, когда снова повернёт девица в дремучий лес, и пошёл по её следам. Вьётся стёжка, следочки один к одному ложатся-нижутся, петляют меж деревьев… Шёл он, шёл – совсем из сил выбился, разозлился. Глядь – а следы-то под ногами не человечьи вовсе, а оленьи! Остановился Демьян, думает про себя: «Видать, пересекла косуля следы девичьи, а я и не заметил, повернул да сбился». И только подумал – вдруг кусты затрещали, и высунулся оттуда медведь-шатун. Испугался соседский сын, да как припустит со всех ног! А медведь – за ним. Насилу молодец от него удрал, насилу из чащобы выбрался. Все ноги сбил, всю одежду изорвал, идёт – шатается. С тех пор уж не пытался он Арину догнать да выследить.
А красна девица по-прежнему никому не сказывала, что ходит она за Темень-реку, с каменным человеком, ардаром, встречается…
* * *
С началом Рождественского поста выпал снег, и земля, остыв, погрузилась в крепкий сон. В первый раз свернув с дороги на невидимую тропу, прикрытую белым пухом, Аринушка дошла до тощих веток малинника и обернулась. Нитка её следов под низким небом ноября лежала, приметная, как серебряная бить на полотне. Так и тянулась рука спрятать её, подобрать – да как подберёшь? Лес молчал, и на покинутой дороге не было слышно ни человеческих шагов, ни конского топота. И всё же, дойдя до старой берёзы, Аринушка коснулась рыхлой коры тем колечком, которое приводило в движение хитроумный мост. Янгул как-то сказал ей: если не хочешь, чтобы тебя выследили – коснись камнем, что в кольце, первого дерева на опушке, до которого дойдёшь. И лес спрячет тебя, доведёт до реки, словно под шапкой-невидимкой.
Аринушка не очень верила, но всё-таки прикладывала кольцо к берёзе – словно открывала потайную дверь. Она заметила: от этого на душе становится как будто бы спокойней.
Сегодня она спешила к Янгулу с подарком. Кроме скромного постного обеда, несла с собой книги. До чего же мучительны оказались последние два дня, когда, тайком купив в городе Священное Писание и Псалтырь, она прятала их в избе! Если б матушка случайно отыскала… Самое первое – сразу поняла бы, что предназначены они для кого-то другого: грамоту Аринушка знала плохо и читала с трудом. Янгул же грамоте был обучен; девушка догадывалась, что и здесь потрудилась прежняя хозяйка его домика. Кем была она, угадать по рассказам ардара было невозможно. В избе не осталось ни икон, ни идолов – только висел у окна немецкий лист. Такой пожелтевший и закопчённый, что не понять было, кого хотели на нём изобразить – то ли Христа, то ли Николая Угодника. Сперва Аринушка решила, что ардар взял грех на душу и вынес все иконы, но позже выяснилось, что их не было вовсе. Тогда с разрешения Янгула она принесла образа Спасителя и Богородицы, обустроила скромный красный угол, а отвратительный печатный лист сняла со стены и сожгла. К вопросам веры – как, впрочем, ко всему вообще, что есть на свете – ардар относился равнодушно. Но позволял Аринушке менять в своём доме всё так, как ей было удобно и приятно.
К Рождеству Арина давно таила мечту купить себе сапожки: старая обувь совсем поизносилась, ноги в ней мёрзли. Но главное – она чувствовала себя неловко оттого, что за Темень-рекой, где Янгул сажал её на своего коня, из-под полы гарусного сарафана выглядывали ужасные латаные валенки. А вышло так, что всё сбережённое потратила на книги.
О Боге они заговорили неожиданно: она сидела за кроснами и ткала, ардар, по обыкновению, вытёсывал из камня очередную зверушку. За окном шёл мокрый осенний снег, и надежды, что он перестанет хотя бы к обеду, не было.
- Знаешь, - теперь он куда чаще, чем прежде, начинал разговор; Арина оторвала взгляд от челнока и взглянула на него внимательно, с лаской. – Мне нравится, как ты молишься своему Богу. Ты Его не боишься.
- Как это – не боюсь? Бога разве разбойники какие не боятся… Да и то… А честные люди…
- Нет. Не это. Когда ты молишься, ты разговариваешь с Ним. У тебя часто радостное лицо.
- Да… - не могла не согласиться Аринушка. Говорить с кем бы то ни было о вере ей ещё не доводилось: то, что легко умещается в сердце, не выскажешь иной раз и коробом слов. И она спешно убежала от ответа:
- А ты? У вас… в крепости… как было?
- Никак. Всё просто. Только видимый мир. Куда отправят, туда и скачем. Что прикажут, то и сделаем. Мы не задумывались.
- А теперь, когда ты один… - робко предположила Аринушка.
Он коротко кивнул:
- Теперь иногда размышляю.
Вот тут она и сказала, не подумав, со всей горячностью юного сердца:
- Эх, Янгул, вот если б ты грамоту знал! Я бы достала тебе Писание… Это ведь своими словами не пересказать!
Он спокойно ответил:
- Неси. Грамоте я обучен.
Вот и пришлось отказаться от новых сапожек. Но тут кощунственно было бы сравнивать, что важнее. Арина не сомневалась ни минуты и ни минуты не жалела. Правда, покупать книги было страшновато: продавал их какой-то странный человек в грязном армяке, с быстрыми, нехорошими глазами. Просил не особенно дорого – так, что вместо одной книги Аринушка смогла купить две – но, спрятав деньги за пазуху, он нагнулся совсем близко и, дохнув ей в лицо гадким запахом гнилых зубов, предупредил:
- Псалтырь, девица, московской печати. А Писание спрячь, чтобы беды тебе не было. Да не пужайся, не латинское! Из Белороссии оно. Только у патриарха нашего забот других нет, кроме как книги жечь все без разбору…
Она рассудила так: даже если вдруг доберётся кто до избы за Темень-рекой – едва ли затем, чтобы учинить там обыск и отобрать у хозяина еретическую книгу. Но страху за эти два дня натерпелась изрядно: всё чудилось, будто видел кто, как внесла она в родной дом запретную книгу.
Но теперь всё уж было позади; разве что нитка следов могла выдать её ненароком.
Она уже успела углубиться в лес, когда с белого неба вдруг бесшумно полетели редкие невесомые хлопья. Потом – быстрее и чаще, и вот уже мягкой волной опустилась на землю пелена снегопада. Аринушка обрадовалась: меньше чем через час след её заметёт совершенно. Прижимая к себе корзинку с гостинцами и книгами, она вышла на крутой высокий берег. Река и не думала замерзать: катила тёмные, ворчливые волны, глотала снежинки и никак не могла насытиться ими. Но там, за танцующим облаком снега, у векового дуба, неподвижный и верный, ждал её чёрный всадник.
Аринушка осторожно перешла по волшебному мосту и подбежала к ардару.
- Здравствуй, Янгул!
Он поднял слегка склонённую голову, открыл глаза:
- Аринушка… Здравствуй.
На голове, на каменных плечах его лежал, не тая, снег; белыми стали кулаки, сжимавшие уздечку, побелели наручи и порты.
Она засмеялась, выпустив изо рта облачко пара:
- Ты заснул, что ли?
Он не стал отпираться:
- Задремал.
- Ох! Опоздай я, ты бы вовсе в снежную бабу превратился!
- В бабу. Это вряд ли.
Арина засмеялась – и тут же вспыхнула:
- Янгул… Это не совсем… приличествующая шутка.
- Да, - с убийственной невозмутимостью согласился ардар, стряхивая снег с колен. Мотнул головой, провёл ладонями по плечам и нагнулся к девушке:
- Ну, поехали.
Караковый конь вновь бережно повёз их сперва в низину, а после вверх по склону. Арина, прислонившись к руке ардара, прижала к себе корзинку:
- А я с подарком сегодня… Я книги привезла.
Он ответил:
- Это хорошо. Я тебе тоже подарок приготовил.
- Ты? Мне? Спасибо, Янгул…
- Спасибо скажешь, если понравится.
Когда он отпустил её в дом, Аринушка обернулась с порога:
- Только я продрогла… Погреюсь у печи, тогда и покажешь, ладно?
Он кивнул. Отвёл коня, вошёл в избу, отряхнув снег, налипший на каменные сапоги. Прошагал за печь и вышел оттуда с большим свёртком. Положил прямо на пол перед Ариной и откинул грубый холст:
- Вот. Теперь не продрогнешь.
Аринушка от потрясения поджала ноги в валенках, поднесла руки к груди:
- Янгул, ты что?! Да я… Я сроду такой одёжи не носила…
- Теперь будешь. Примеряй.
В свёртке оказались шуба, шапка и рукавицы. Такой шубы Аринушка не видала даже в городе, даже на боярской дочке… Даже на самой боярыне!
Она несмело прикоснулась к одежде – так, словно та была заколдованная, живая. Погладила мягкий узорный бархат, отогнула полу и тронула мех, которым была подбита шуба. Мех оказался такой мягкий и гладкий, что Аринушка, не выдержав, отняла руку:
- Ох… Нет, не могу! Аж страшно…
Янгул молча наклонился, взял шубу, раскрыл:
- Повернись спиной.
Осталось лишь повиноваться. Шуба пришлась впору; Аринушка, растопырив руки, повернулась лицом к ардару. Он окинул её оценивающим взглядом:
- Удобно?
- Да… - заверила Арина, продолжая держать руки, как подбитая птица крылья. Янгул кивнул:
- Хорошо. Теперь ещё…
Она и заметить не успела, когда в его каменных руках оказался второй свёрток, поменьше. И когда ардар, сбросив на пол некрашеную ткань, протянул ей сафьяновые сапоги с каблуками, с серебряными подковками и с загнутыми вверх носками, Аринушка ахнула и попятилась к лавке у печи.
- Обувайся, - потребовал ардар.
Перечить она не решилась. Поборов страх, надела сапоги, застегнула шубу; аккуратно, точно митрополичью митру, водрузила на голову шапку с меховой отделкой – и замерла, глядя на Янгула. Он указал ей на дальнюю стену, где висело старое, потускневшее зеркало. Аринушка подошла, несмело ступая ногами в тёплых сапожках, и с опаской заглянула в мутную гладь. Оттуда смотрела на неё незнакомая красавица, разодетая, как царская дочь, изумлённая и растерянная. Аринушка не поверила, что это её отражение, и медленно положила на грудь руку. Девушка в зеркале сделала то же самое – но Аринушке почудилось, будто вовсе по-другому. Будто там, в зеркале, живёт совсем другой человек. Хотя у той красавицы за спиной тоже стоял чёрный ардар с бесстрастным лицом. И она тоже совсем его не боялась… Аринушка с интересом проследила, как тот ардар в зеркале осторожно положил большие каменные ладони на плечи разодетой царевны – и лишь тогда вздрогнула, ощутив на своих плечах руки Янгула.
Он спросил, глядя на её отражение в зеркале:
- Нравится?
Она молчала, часто дыша. Все слова вылетели из головы, язык не желал шевелиться. Янгул терпеливо ждал, не торопя, не снимая с её плеч тяжёлых ладоней. Собрав разлетевшиеся мысли, Аринушка тихо и грустно произнесла:
- Друг мой… Не могу я принять такой дорогой подарок! Нельзя… Ничем я не заслужила... И отдарить не смогу!
- Зачем, – монотонно произнёс ардар. – Коль не нравится, подарю другое.
- Что ты… Очень нравится! – прошептала Аринушка. – Да я же простая крестьянка, куда мне… Не могу я такое носить!
- Даже у меня? Всё равно никто не увидит. Здесь, за рекой, станешь носить?
На это возразить было невозможно. И Аринушка смирилась:
- Стану…
Дождавшись желанного ответа, он легонько сжал ей плечи, опустил лицо:
- Что чувствуешь сейчас? Тепло тебе?..
Она смотрела в зеркало, как околдованная. Разомкнула губы, произнесла:
- Тепло…
Ей было жарко. Сердце билось так, что могло бы обогреть и погреб. Тело не слушалось, обездвиженное страхом. Даже в сказках просто так, без умысла, не подносятся девицам столь щедрые подарки. Разве заслужила она такое подношение?
И Аринушка вдруг до смерти испугалась, что сейчас Янгул сделает шаг вперёд – тот последний шаг, что оставался между ними. Что сомкнёт руки в кольцо и прижмёт её, беззащитную, к своей твёрдой холодной груди. И она не посмеет вырваться, не сумеет оттолкнуть его. Поди, сдвинь с места каменную скалу! Кричи не кричи, плачь не плачь – никто не придёт на помощь. Сейчас он обнимет её, коснётся ледяными пальцами голой руки, склонит голову, и…
Она вздрогнула от этой мысли, и сердце в груди забилось безумно, готовое разорваться. Время, казалось, застыло – и застыли два отражения в зеркале. Только дрожали, жили огоньки лучинок – где-то там, далеко, в чёрной глубине зеркала.
Ардар не сделал шага. Осторожно отнял ладони, опустил руки:
- Хорошо… Теперь не замёрзнешь, когда вместе поедем.
Она низко склонила голову:
- Не достойна я подобных подарков…
Янгул промолчал. Да как-то так, что Аринушка почувствовала себя очень неловко: точно сказала такую глупость, какой мир ещё не слыхивал.
Когда они расставались вечером на берегу реки, Янгул признался:
- Ты меня сегодня другом назвала. Мне никто никогда ещё не говорил: «друг». Дороже ничего не может быть. Это мне отдаривать нечем, а не тебе.
И, тронув пятками верного коня, уехал прочь под редкими снежинками, ни разу не обернувшись.
…Теперь она прибегала из деревни в сермяжной одёже и старых валенках; Янгул подхватывал её у моста и увозил греться. В избе она переодевалась – и они вместе ехали гулять по зимнему лесу, наблюдать за жизнью птиц и мелких зверушек, любоваться картинами, что рисовали широкие кисти метелей, щуриться от слепящего сияния сугробов под низким полуденным солнцем. Караковый конь (Янгул называл его Басаром) безропотно позволял Аринушке устраиваться у себя на спине, гладить и кормить тёплым хлебом. Ардар, намекая на изысканный наряд Аринушки, как-то раз пошутил:
- Он тебя уважает.
Поначалу она, конечно, стеснялась и береглась: уж очень непривычно было ощущать себя в такой одежде. Но к доброму привыкают быстро; вот и Аринушке вскоре очень жаль стало сбрасывать чудесную тёплую шубу, снимать шапку и сапожки, чтобы заменить их на лягушачью кожу своей простой одежды. Но девушка нисколько не роптала: всё равно носить в деревне подарки Янгула она бы не смогла. Зато, катаясь с ардаром по заснеженной заповедной стороне, она уж не думала о том, что с трудом сберегает остатки тепла и вот-вот замёрзнет насмерть. Ей не было ни страшно, ни холодно, когда ардар легко поднимал её, чтобы усадить на Басара или спустить на землю. И к его руке, сжимающей повод, она теперь прислонялась без опаски. Тёплая шуба вдруг открыла ей, какими добрыми могут быть сильные руки ардара, каким бережным может быть прикосновение живого камня.
В конце декабря, почти под Рождество, вдруг подули южные ветры, и случилась неожиданная ростепель. Снег, напитанный влагой, осел, разом потеряв лёгкость и блеск, и тревожно зашумели голыми ветвями почерневшие деревья. Перебежав по волшебному мосту через вздувшуюся гневную реку, Аринушка нагнулась, зачерпнула рукой немного снега и сжала в ладонях: он легко превратился в крепкий комочек. Девушка запустила его в ближайший дуб – снежок, мягко стукнув, разлетелся на множество белых брызг.
Потом, на прогулке, когда Басар вывез их на широкую поляну, укрытую нетронутым снежным одеялом, Аринушка, стесняясь, предложила:
- Может, остановимся здесь ненадолго, слепим снеговика?
- Кого? – не понял Янгул.
- Ну… Я тебе покажу. Или можно крепость из снега выстроить. Ростепель, снег не рассыпается.
- А.
Он спрыгнул с коня, снял Арину. Снега на поляне было почти по колено – но Аринушка запустила кататься сперва один снежный шар, потом другой – и постепенно утоптала небольшую площадку. Ардар присоединился к девушке, и вскоре они вдвоём составили из плотных шаров нечто, напоминающее крепостную стену. Когда Янгул прилаживал последний верхний ком, Аринушка, отбежав на пару шагов, нагнулась, быстро слепила снежок – и кинула его прямо в ардара. Не попала, ойкнула и громко рассмеялась. Он обернул бесстрастное чёрное лицо на её счастливый смех. Дождавшись, когда Аринушка отведёт взгляд, чтобы ухватить следующую порцию влажного снега, быстро ковырнул пальцами рыхлый верхний ком, сдавил в каменной руке – и бросил. Снежок попал девушке в спину, чуть выше поясницы; от неожиданности она пискнула и оглянулась. Янгул уже прилаживал в ладони второй снежок – и, хотя лицо его ничуть не изменило выражения, Аринушка враз догадалась, что он принял приглашение к игре. Залилась радостным визгом и кинулась спасаться за только что выстроенной стеной.
Забава получилась долгой; Аринушка в который раз поразилась, как неповоротливый каменный человек с тяжёлой поступью вдруг начинает двигаться с такой быстротой и лёгкостью. Попасть в ардара снежком можно было разве что случайно: он всякий раз уворачивался, не снимая с лица спокойного выражения. Аринушка уже вся, с ног до головы, была облеплена снегом – а на каменных латах Янгула белели лишь три или четыре пятна.
Он мастерски пугал, резко и коротко замахиваясь рукой с зажатым в ней снежком. Аринушка, взвизгнув, нагибала голову и пряталась – но снежок летел ровно в тот момент, когда она выпрямлялась. Перехитрить ардара раз за разом не удавалось, и Арина лишь звонко хохотала, когда её настигал очередной тугой комок, пущенный рукой Янгула.
Наконец не выдержал и он: улыбнулся. А когда Аринушка всё-таки исхитрилась, и снежок разбился о его плечо – коротко, неумело рассмеялся. Арина замерла, глядя на него, опустила руки – но тут же взмахнула ими и подбежала к ардару:
- Ты смеёшься! Вот здорово!..
Ей показалось, будто он отчего-то смутился. На мгновение отвёл в сторону чёрные глаза, размеренно произнёс:
- Да. Весело.
И, замолчав, стал отряхивать её, сильно проводя ладонью по спине, плечам и полам шубы. Потом заметил:
- Ты вся в снегу.
- Да ты сам-то хорош, - улыбнулась Арина. И, когда Янгул выпрямился, мокрой рукавицей счистила снег, налипший ему на грудь. Он стоял перед ней – спокойный, неподвижный, будто живой утёс. И Аринушка неожиданно подумала, что едва ли кто из людей стоял когда-либо вот так, как она сейчас, и без всякой боязни прикасался рукой к ледяной груди ардара. Словно бы она приручила страшного дикого зверя – и он вместо того, чтобы броситься и убить одним ударом лапы, лёг к её ногам.
Она понимала: всё зыбко, всё обманчиво на этом свете. И, возможно, когда-нибудь ей придётся горько пожалеть о том, что так беспечно доверяет она ардару. Ведь сердца у него нет, вместо него в холодной груди лежит такой же холодный камень… Но сейчас ей виделось особенно ясно: они оба верят друг другу. Осторожно прикасаются словами и чувствами к чужой душе, открывающейся навстречу, как бутон. Янгул к ней – как к цветку, беззащитному и прекрасному в своей немой красоте; Арина – вот как сейчас: осторожно, встреча за встречей, разговор за разговором, счищая горячей ладошкой плотный колючий снег с застывшего сердца.
Снежок, угодивший ардару в плечо, попал в трещину на камне, и никак не желал осыпаться. Арина стянула рукавицу и провела по плечу Янгула горячей ладонью.
- Да брось ты, - произнёс он, чуть приподняв уголки каменных губ. – Вернёмся – само растает.
Но она не бросила – лишь на мгновение подняла на него ласковый взгляд с искринками смеха.
Продолжение следует...
Аринушка и ардар, часть 5
Как раз ко дню всех влюблённых.
Между прочим, вывесить словарик к предыдущей части я благополучно забыл, а дать пинок Виликаму Аффтару все постеснялись.
Баус – сапфир низкого качества или просто недорогой синий камень
Замашняя рубаха – длинная холщовая рубаха, которую могли носить девочки или девушки на выданье.
Латинское – т.е. католическое
Немецкий печатный лист – оттиск наподобие гравюры крайне низкого качества с изображением Бога или святых, зачастую не имеющим ни малейшего сходства с каноническим. Такие листы привозили из Германии. Крестьяне вешали их в жилых помещениях исключительно «для красоты».
Пестрядь – льняная плотная ткань из цветных нитей, обычно полосатая или клетчатая.
Понёва – род юбки
Сермяжная одёжа – одежда из толстого неокрашенного сукна домашней выработки.
Шубка – не путать с шубой. Шубка - верхняя женская одежда из крашенины или сукна. вопли автора по поводу
«…забот других нет, кроме как книги жечь все без разбору» - имеется в виду распоряжение Патриарха уничтожать как еретические все книги духовного содержания, отпечатанные на территории Литвы и Белоруссии.
Приятного чтения!
Продолжение повести, часть 5. Стр. 21-27
Между прочим, вывесить словарик к предыдущей части я благополучно забыл, а дать пинок Виликаму Аффтару все постеснялись.
Баус – сапфир низкого качества или просто недорогой синий камень
Замашняя рубаха – длинная холщовая рубаха, которую могли носить девочки или девушки на выданье.
Латинское – т.е. католическое
Немецкий печатный лист – оттиск наподобие гравюры крайне низкого качества с изображением Бога или святых, зачастую не имеющим ни малейшего сходства с каноническим. Такие листы привозили из Германии. Крестьяне вешали их в жилых помещениях исключительно «для красоты».
Пестрядь – льняная плотная ткань из цветных нитей, обычно полосатая или клетчатая.
Понёва – род юбки
Сермяжная одёжа – одежда из толстого неокрашенного сукна домашней выработки.
Шубка – не путать с шубой. Шубка - верхняя женская одежда из крашенины или сукна. вопли автора по поводу
«…забот других нет, кроме как книги жечь все без разбору» - имеется в виду распоряжение Патриарха уничтожать как еретические все книги духовного содержания, отпечатанные на территории Литвы и Белоруссии.
Приятного чтения!
Продолжение повести, часть 5. Стр. 21-27