Как я болел.
Болел я в целом не очень весело, что для меня не характерно.
Еще в прошлую субботу мне было относительно весело - несмотря на то, что под левой рукой, в районе дверцы, образовался здоровенный нарыв, который болел и мешал воспринимать мир как он есть. Мы сидели с Микроскопом на берегу залива и шутили: приду я к врачу, врач меня спросит:
- Ну, на что жалуетесь?
А я ему:
- Да так, знаете ли, хрень какая-то выскочила... так-то вроде ничего, только вот трансформироваться мешает...
- Э-э, батенька, а это вам к другому специалисту!!!
Веселье кончилось с утра в воскресенье. При попытке встать я чуть не потерял сознание; температура поднялась до 37'5. Руку было не опустить и толком не пошевелиться. Сгорела тренировка, причем лед. Я обиделся.
В понедельник вместо работы и он-лайн дневника я поперся к хирургу. Руку прижимал к стеклу, точно собирался отвесить поклон. Впрочем, уже было не до смеха. Очередь собралась колоритная: кто еле ходит, кто после операции, у кого рука забинтована, у кого нога. И тут появляюсь я - со своим космическим прыщом! Орбитальным абсцессом, блин.
Врач велел греть нарыв, дабы он созрел, наложил мазь и скомандовал "кругом!" - до среды.
Я грел, продолжая держать руку крючком. На квартиру неумолимо надвигался Призрак Великого Срача... А я ел, тренировал аккомпанементы к песням и рисовал. Это было все, что я мог себе позволить. Я сидел и увлеченно рисовал полупарализованного Сыщика. Сыщик получился офгенный. Видимо, я проникся.
Спать я не мог... Едва задремав, просыпался от боли.
Вторник прошел точно так же. Только теперь я рисовал изуродованного пьяного Циклона. Циклон тоже вышел хорош. Космический прыщ достиг в диаметре размеров пятака и где-то на сантиметр-полтора возвысился над поверхностью обшивки.
В ночь на среду я внезапно почувствовал, что МОГУ ОПУСТИТЬ РУКУ. Под повязкой хлюпало. Сомнений не оставалось: прыщу конец! Однако тут-то и началось самое интересное.
Где-то около часа я, как красна девица, провел перед зеркалом, выдавливая поверхностные, кхм, жидкости. Наконец дело дошло до стержня. Промучившись еще минут 15, я понял, что одному мне не справиться. Пришлось звать маму.
Моя мама - гистолог, всю жизнь проработала в НИИ, где резала крыс и ковырялась в их внутренностях. Ее трудно напугать каким-то там нарывом. Мама засучила рукава и сказала:
- Ну что? Не оставлять же его там. Будем давить!..
В общем, не к чести моей будь сказано, но орал я достаточно громко. Нарыв еще не созрел, и тот самый "красный пятак" был совершенно твердым, больно было даже прикасаться. Давили меня трижды: вышли два куска стержня, по 3-4 мм длиной, около 2х в диаметре. На горизонте нарисовалась бабушка, но, вглядевшись в выражение маминого лица, ретировалась в свою комнату. Чтоб заодно тоже что-нибудь не выдавили.
Третья попытка ничего не дала. Стержень хорошо просматривался через отверстие, но не выходил. Тут я сказал: ХВАТИТ! Мама предложила: а может, попробовать его оттуда... пинцетом?
...Как метко выразился впоследствии Н. В. - "Дедушка Мюллер плакал бы благодарными слезами! Какие душевные продолжатели дела гестапо!"...
...я вздохнул и сказал:
- Тащи пинцет...
Ну, я не буду тут подробно рассказывать, как ковырялся пинцетом в ранке и как в самом деле вытащил самую крупную часть стержня - все-таки читатели в большинстве своем создания нежные...
В эту ночь я заснул. Это был рай. Наутро (утро наступило в 2 часа дня) я бодро трансформировался и поехал к хирургу. Где доложил: так, мол, и так, нарыв вскрылся, стержень выдавили. Врач посмотрела на меня снизу вверх, как сурдопереводчик на диктора в картине "Ширли-Мырли", и спросила:
- ЗАЧЕМ?!. Не надо было его давить! Вы же ткани травмируете!
АААААААААААААААА!!!
...Однако - если б не мама с ее слегка гестаповскими методами, у меня не было бы элементарной физической возможности подготовиться к Пасхе. А так - слава Богу! Всё успели. А от фурункула осталась только небольшая дырочка.
Кстати, помнится, я писал, что дал слово с понедельника до воскресенья не слушать музыку - ни в каком виде. Я же не думал, что всю неделю придется отсидеть дома! Такое мне не снилось даже в кошмарных снах!
Но свое слово я сдержал. И это - самое главное.