Глава 18
Чёрно-белые звёзды
читать дальше
Уже на следующей неделе нога совершенно перестала беспокоить Алису. А потому известие, что в ближайшее время их ждёт халявное занятие по рукопашному бою, принесло ей массу положительных эмоций.
Кроме неё, помахать руками и ногами выбрались Сашка и Святослав; из-за нескончаемого потока Сашкиных шуток они почти всё время смеялись, стоя на улице около спорт-клуба. И Алиса думала, что со стороны, должно быть, это представляет собой уморительное зрелище.
Её поджидал приятный сюрприз: распугивая голубей и прохожих, вскоре прибежал замотанный шарфом Володька. Встрёпанный и взбудораженный, как всегда, и Алиса почувствовала себя совершенно счастливой. Ведь первоначально Вовка наотрез отказался тренироваться, мотивировав тем, что грифону едва ли могут пригодиться приёмы рукопашного боя. Алиса не настаивала; но всё же сообщила, где и когда пройдёт занятие, втайне надеясь, что здравый смысл всё же победит Володькины амбиции.
По правде говоря, она не ждала ничего особенного от этой тренировки. Но занятие увлекло её. Интересным оказалось всё: и то, как строилась разминка, и то, как их учили правильно падать, и основные удары руками и ногами. Алиса с восторгом выполняла все упражнения – будь то простые приседания и отжимания или панч, а то и фронтальный кик с обязательным возвращением в исходную позицию. В течение одной короткой тренировки она узнала, что удар рукой наносится костяшками указательного и среднего пальца, что задерживать дыхание во время удара неправильно, что при нападении первым делом следует уйти с линии атаки. Сорок минут пролетели как пятнадцать, и слова тренера:
- На сегодня всё! Молодцы. Жду в пятницу, - прозвучали почти внезапно.
Их вчетвером присоединили к группе таких же «чайников», которые с нуля взялись постигать искусство самообороны, а тренер – пожилой крепкий мужик с большими ушами и седым «бобриком», оказался совсем не грубым. Наоборот: первоначально, принимая стойку, Алиса скромно поднимала руки куда-то на уровень груди, и он поправил, не только показав, но и терпеливо объяснив, почему следует держать руки выше. Он ничуть не сердился на учеников, если те не схватывали на лету поворот тела или движение руки, а объяснял так удачно, что задание после нескольких пробных попыток непременно получалось. Алиса постоянно переглядывалась с Володей и Сашкой – и видела, что тренировка, судя по всему, доставляет им такое же удовольствие.
Вообще же её соратники, попав в это помещение с расстеленными на полу матами, с неизменными для всех старых спортзалов баскетбольными корзинами, нависшими над крашеным полом, раскрылись для Алисы с новой стороны. Одинаковые движения они выполняли совсем по-разному: так разнятся у людей почерк или походка. Движения Святослава были основательными, чёткими, удары – как будто чуть замедленными. Сашкины – резкими, быстрыми, иногда неточными; Володька же бил сильно, но почти наугад, и на лице его застывало смешное выражение недоумения: разве не всё? Я ударил; теперь что же, ещё раз? Как выглядит со стороны она сама, Алиса не знала. Но изо всех сил старалась выглядеть достойно. Хотя и грызла мерзкая крыса неуверенности, что, должно быть, на самом деле она выглядит очень потешно и неуклюже.
Но первым порывом после слов «молодцы, жду в пятницу» было желание пискнуть, подпрыгнув на месте: «Ой, а можно мне тоже?» Но Алиса вовремя вспомнила, что это занятие организовал для них Раптор, и, как бы ей ни хотелось продолжить, ушастый дядька с морщинистым серьёзным лицом не станет бесплатно тренировать какую-то постороннюю блондинку.
Сам Раптор сегодня тоже был здесь: занимался в группе профессионалов. После тренировки они пересеклись в коридоре: четверо новичков, чуть растерянных, но очень довольных, с пузатыми пакетами в руках, и он: высокий, подтянутый, со спортивной сумкой через плечо и вечным угрюмым выражением некрасивого лица.
- Ну, отзанимались?
Они дружно кивнули; за всех ответил Слава:
- Да. Роман, огромное спасибо!
Как оказалось, они столпились как раз напротив тренерской; после реплики Святослава дверь открылась, и на пороге возник седой гуру. Положив запястье, обмотанное широким эластичным бинтом, на старомодную круглую ручку, он чуть прищурился и сказал:
- С отдачей позанимались. Ничего так.
Роман кивнул. Тренер перевёл на Алису внимательный взгляд выцветших голубых глаз и заметил словно бы мимоходом:
- Девушке недурно бы увереннее быть в своих силах. Поскольку – быстрая реакция и хороший удар. Можно сказать, способности. Хотя для девчонок это редкость. Но неуверенность губит всё на корню. Вот… учтите.
Алиса обрадовалась:
- Хорошо! Обязательно. Спасибо!
Дверь закрылась.
День закончился; они с Володькой, несмотря на усталость, отправились бродить по вечерним улочкам, обсуждая прозу Пушкина, фильмы Бортко и Лунгина, а потом – придурков, которые посыпают улицы ядовитой солью вместо песка. Но у Алисы было чёткое чувство, что какая-то самая нелогичная и взбалмошная часть её души осталась заперта там, в зале со шведскими стенками и ячейками сеток, свисающих с баскетбольных колец.
Раптору она позвонила сама. И, ужасно стесняясь, спросила, не может ли он узнать, сколько стоит месяц занятий в группе Павла Витальевича. Ей очень понравилось, ей очень хотелось бы повторить… Раптор усмехнулся в трубку:
- Что, уже разогнулась?
Он был прав: наутро после занятия лёгкость и подвижность сменились тянущей, сковывающей болью. Болело всё: ноги, руки, живот, спина, шея. Алиса открыла у себя существование таких мышц, о которых и вовсе не подозревала. Чтобы надеть носки или шагнуть в ванну, приходилось стискивать зубы и долго убеждать себя, что это ужасное движение всё равно придётся сделать. Больно было не то что ходить, поворачиваться или наклоняться – больно было даже смеяться и покашливать.
Однако желание вновь ударить ногой в мягкий мат, через «не могу» отжаться от пола и поднять дрожащие от напряжения ноги в пудовых кроссовках оказалось сильнее всякой боли.
- Ну, что… Завтра у него группа. Приезжай к семи. Ну, где-нибудь без пятнадцати. Я договорюсь.
- Спасибо… Слушай, а это очень дорого? Мне больше четырёх – пяти тысяч в месяц не потянуть…
- Нет, не дорого. Я же сказал: договорюсь…
Так – неожиданно для себя – Алиса всерьёз начала заниматься рукопашным боем. Понедельник, среда и пятница стали любимыми днями недели, а Павел Витальевич – самым авторитетным человеком на свете после Вольги. Сущность Аксель, боевого робота, нашла выход своей скрытой энергии, и Алиса была в восторге: самым волшебным образом нащупала то, чего ей не хватало для гармоничного ощущения жизни и себя в ней. Ещё на пару занятий выбрались Сашка и Слава; оба отметили, как быстро прогрессирует Алиса, и оба удивились. Правда, Святослав, как показалось девушке, слегка обеспокоился – и она усмехнулась про себя: товарищ воевода настолько серьёзно относится к жизни и к выпавшей на их долю миссии, что даже чрезмерное рвение соратников к боевым искусствам и то кажется ему подозрительным.
Володька больше в клуб не пришёл; зато с горячностью рассказывал Алисе во всех подробностях, как Иеракс учил его хитростям лётного мастерства. Она слушала, что аэродинамика истребителя, конечно же, не идёт ни в какое сравнение с идеалом, коим является голубой грифон, и кивала, улыбаясь на увлечённую Володькину жестикуляцию.
Во избежание сцен, скандалов и просто испорченного настроения она не ставила его в известность, что по тем же самым дням в то же самое время в малом зале клуба тренируется группа, в составе которой дважды в неделю шлифует мастерство Раптор. И Володьке тем более не следовало знать об этом потому, что в такие дни Роман всегда подбрасывал Алису домой на машине, и она была безмерно счастлива, что не приходится проводить сорок изматывающих минут под землёй. Но Володька вряд ли разделил бы эту простую человеческую радость. К тому же, у радости имелась весьма пикантная подробность: поскольку на тренировку и Алиса, и Роман, как правило, летели прямо с работы, после занятия им хотелось не столько поскорее оказаться дома, сколько поскорее что-нибудь съесть. Поэтому в те дни, когда график работы позволял Раптору посетить тренировку, после они вместе ехали в крохотное кафе, надёжно спрятанное на узкой улочке, садились за один и тот же столик в углу, у окна, ужинали и говорили. Идея не терпеть до дома, а утолить голод в кафе пришла в голову Раптору; Алиса полностью его поддержала.
С Раптором вообще было удивительно легко: никогда не приходилось думать за двоих – и, как с Володькой, быть готовой с выпученными глазами бежать к ближайшему банкомату, потому что у галантного кавалера не оказалось в кармане ни гроша. Более того: вечерние разговоры о судьбах мира, о Светлых искрах, боевых искусствах, фильмах, книгах, человеческих отношениях и Боге целиком оплачивал Роман. Алиса, для очистки совести робко сказав пару раз: «Раптор, а может…» и получив в ответ весьма красноречивый взгляд и жест ладонью, со спокойной душой позволяла ему такую роскошь – ухаживать за чужой девушкой; коллегой, и не более того.
Обыкновенно Раптор бывал немногословен; но всё же довольно охотно говорил о самых разных вещах и явлениях. И Алиса не раз заливалась громким смехом в ответ на короткие, ёмкие и остроумные реплики. И, хотя в своих суждениях Раптор бывал резок и даже грубоват, Алису особенно подкупало, что он честно признавал ошибки, если оказывался неправ. Она всё чаще, к своему удивлению, ловила подобие незрелой улыбки на его губах – узкой верхней и чуть выступающей нижней – и всё отчётливей понимала, что зря считала некрасивым это горбоносое лицо с упрямым подбородком и живыми карими глазами.
Но довольно скоро общение с Раптором посеяло в ней определённые сомнения. Чем больше она узнавала этого человека, тем отчётливее видела: он просто не может быть тем, за кого себя выдаёт. Он слишком умён, слишком догадлив и проницателен – не может быть, чтобы всеми этими качествами обладал обычный охранник, протирающий штаны и жизнь на вахте бизнес-центра. К тому же, большинство охранников – из тех, кто знает, с какой стороны заряжают автомат – стрижётся максимально коротко; Раптор же носил канадку.
И даже мысль, что охранник-динозавр уже как минимум необычный охранник, не особенно грела.
В один из ужинов в кафе, ставших уже привычными, Алиса задала вопрос, который занимал её довольно давно:
- Слушай, а вот… Как ты думаешь, вот Светлые Искры – их распределили свыше… То есть, грубо говоря, нас никто не спрашивал. А Чёрные? Неужели Господь взял вот так и вложил в чьё-то тело Чёрную искру со словами, мол, а ты вот станешь злым и душу свою погубишь… Это же заведомый бред! А в то, что тёмная сила имеет власть «вербовать» людей ещё до появления на свет, я никогда не поверю…
Роман качнул головой:
- И не имеет.
- А ты знаешь? – не удержалась Алиса.
- Ну, положим, спрашивать меня, что думают Бог или дьявол по конкретному вопросу, как минимум странно. Но про Чёрные искры я кое-что знаю.
Давно опустился вечер, и за полупрозрачными занавесками неподвижно висели жёлтые и белые шары фонарей, похожие на головки одуванчиков с картины импрессиониста. Шум машин с большой улицы долетал отдельными мазками, штрихами; негромко играло радио. В такие вечера Алисе особенно смешно бывало думать, что, скажи кто-нибудь официантке, что они с Раптором сидят здесь, такие серьёзные, и размышляют вслух, как спасти человечество – она ни за что бы не поверила. И уж в особенности не поверила бы, что потом, когда окончатся и разговор, и ужин, они не обнимутся на улице, не будут долго целоваться в машине, да и на ночь разъедутся по разным домам… Ведь что может быть более однозначным, чем мужчина и женщина, постоянно приезжающие по вечерам в любимое кафе?
- Видишь ли… Бесцветный зародыш искры болтается в каждой душе, посланной на землю. За очень редким исключением: когда там болтается Светлая. Но чаще всего он вскоре перерождается в белую искру. Белая искра есть у каждого человека, это нормально. Это его таланты, его умения и способности. Но в некоторых душах зародыш, питаясь их злом, постепенно вырастает в Чёрную искру. Однако для того, чтобы в ней открылась Сила, требуется уже прямое вмешательство дьявола. Пока человек сам не даст согласия на активацию Чёрной искры, та не загорится. Как бы ни хотел того её хозяин – и даже сам сатана. А пока искра не открыла Силу, человек ещё может одуматься и повернуть в противоположную сторону. Осознать в себе тёмную искру и избавиться от неё. Хотя это непросто…
- Значит, Серые сущности – это недоделанные Чёрные искры?
- Нет. Серые встают на сторону зла потому, что в детстве плохо учили стишок «Что такое хорошо». Они не разбираются, где свет, а где тьма. И потому с лёгкостью становятся игрушками Чёрных. И в итоге с готовностью творят зло, объясняя это чем угодно: что все так делают, что никто так не делает, что они имеют право, что им, наконец, просто захотелось – и так далее. Чёрные же делают свой выбор вполне сознательно. Они в курсе, что их повелитель – дьявол. Они присягают ему. Впрочем, даже если Чёрная искра уже выросла, душа ещё может взять над ней верх.
- Так не бывает, - вздохнула Алиса. – Уж если человек встал на путь зла… По-моему, душа уже не сможет отречься от него и повернуть к свету… Это просто теория.
- Практика.
- Придётся поверить на слово… Но я ужасная пессимистка. Я считаю, что люди не меняются.
- Странно, что ты так рассуждаешь. Наверняка знаешь с десяток историй из жизни – о том, что это возможно. Ты же верующий человек.
Тут уже Алиса, не утерпев, спросила в лоб:
- И откуда ты такой умный? Теперь что, охранников принимают на работу по результатам теста IQ?
- По результатам анализа на яйца глист, - Роман сделал последний глоток, поставил чашку на блюдце и поднялся:
- Поехали. Мы с тобой опять засиделись. А я ещё хотел тормознуть у метро, снять деньги. Лишние пять минут.
- Ну, уж я прямо разорвусь… Ты и так столько делаешь для меня, что я чувствую себя не столько Воином искры, сколько женщиной…
Он вскинул глаза, и во взгляде, обнявшем Алису сразу всю, целиком, промелькнула несвойственная Раптору грусть:
- Ты не просто женщина. Ты очень красивая женщина. И притом весьма неглупая. А ощущаешь себя по большей части испуганным подростком. Нахрена тебе это, я не понимаю.
Алиса опустила плечи.
- А ещё… Женщина не должна брать на себя слишком много. Иначе получается ерунда. Ты стараешься всё время, во всём, быть лидером. Мне нравится это качество. Но когда я вижу, как безропотно ты тащишь на шее взрослого парня, который ведёт себя, как младенец, мне становится не по себе.
- Я его люблю, - с некоторым вызовом напомнила Алиса. – И уж, знаешь, как-нибудь сама разберусь со своей личной жизнью.
- Разбирайся, - совершенно спокойно произнёс Роман, игнорируя её возмущение. – Жизнь-то в любом случае твоя.
Они вышли на улицу. К ночи похолодало; лёгкий морозец стал с удовольствием покусывать пылающие Алисины щёки. Никто не смеет говорить гадости про её любимого! Но, ёлки-палки, неужели со стороны настолько заметно, что она с готовностью подставляет спину под удобное седло?
Хотя это её дело! Вот берёт и подставляет, да! И не фиг… И не фиг.
В машине они молчали. Слушали ненавязчивое радио, и Алиса думала о том, как часто в минуты переживаний или глубоких размышлений радиостанции ухитряются выпустить в эфир именно те песни, которые больше всего подходят к твоему душевному состоянию в данный конкретный момент. И в этот вечер, едва она мысленно задалась вопросом, что же происходит на самом деле, и как себя понять, из колонок томно и сладострастно поплыло ненавидимое до слюны во рту:
Я люблю тебя до слёз!
Каждый вздох как в первый раз.
Вместо лжи красивых фраз
Это облако из роз…
Песня, заказанная тогда Володькой… Ну да, конечно, пусть он нелеп, эгоистичен, невнимателен – но любит же её… И она его тоже… И всё у них просто обязано быть хорошо.
Роман притормозил на подъезде к метро, припарковался на обочине, включил аварийку:
- Я сейчас.
В машине было довольно тепло; садясь, он снял куртку и бросил её на заднее сиденье. Теперь же потянулся достать – и неосторожно перевернул. Из карманов весело посыпались кошелёк, ключи, карточки, жвачки и прочая мелочь; упали между передними сиденьями.
- А! Японский городовой, - с рычанием выдохнул Роман и наклонился за кошельком. – Не соберёшь, пока я бегаю?
- Хорошо…
Он вылез из машины, хлопнул дверцей, решительной походкой направился к подземному переходу. Алиса стала выгребать рассыпанное добро – механически, не задумываясь; она была поглощена размышлениями о Володьке. В этот момент по радио зазвучала следующая песня, Алиса попыталась вспомнить исполнителя – и вдруг осознала, что держит в руках твёрдый прямоугольник удостоверения.
При всей своей патологической честности в этот раз Алиса не раздумывала ни секунды. Подушечки пальцев легли на шершавые рёбра книжки, и она резким движением открыла её половинки.
С чёрно-белой фотографии угрюмо смотрел Роман – чуть моложе, чуть короче стриженный, в форме с тёмным галстуком. С погонами и с угадывающимися в самых краешках снимка звёздами на этих погонах. Внизу стояла дата: июнь прошлого года. Девять шансов из десяти, что удостоверение действительно, и десять – что оно настоящее. От волнения Алиса беспомощно медитировала на аббревиатуру, напечатанную вверху заглавными буквами, и никак не могла догадаться, что же она означает – кроме того, что все её подозрения оказались правдой.
Когда Раптор вернулся, Алиса сидела, как Плюшкин, с торжественным выражением лица, с кучкой барахла на коленях. Он закрыл дверь, большим пальцем оттопырил пустой карман:
- Кидай.
И у неё просто не хватило наглости спросить: а ты уверен, что не посеешь свою «корочку»?
Уже через несколько минут Раптор остановил машину у въезда во двор её дома; улыбнулся девушке:
- Ну, счастливо, маленький. Увидимся.
Она кивнула, выбралась в ледяную весеннюю ночь, помахала рукой отъезжающему автомобилю. Повернулась и зашагала, разрывая каблуками тишину, понимая до слёз в горле, что не может не то что разобраться в ситуации – не может даже запретить Роману вот так произносить «маленький» - хрипло и слишком ласково. Настолько, что ей раз за разом всё труднее сглатывать подкатывающий к голосовым связкам вздох.
Глава 19
Двое в кафе
читать дальше
Под окошком кафе бродил бомж. Сутулый, вонючий, заросший до самых глаз, со свалявшимися вшивыми патлами. Казалось, ветер кусками проталкивал в форточку хриплый кашель этого скота, давно уже потерявшего право называться человеком. На грязном газоне со слипшейся травой дотаивали чёрные бугорки снега, оставляя на земле обёртки, жестянки, мутные пластиковые бутылки, осколки стекла, собачьи кучи. Чем ближе к полоске жидких, колючих кустов, тем более плотным слоем лежало на земле всё это дерьмо – собачье, человечье, техногенное; тем более мерзко было задерживать взгляд на этом газоне.
А дальше, за криворукими чахлыми кустами, топтались на остановке студентки: уродливые, жирные, с голыми складками тела, лезущими, как тесто, из болтающихся на лобке джинсов. Курили, застуживали почки, чтобы потом орать от болей в больничных палатах, чтобы сдохнуть в сорок лет от рака лёгких. Их глупые лица, раскрашенные, как у проституток, не выражали ничего, кроме желаний половозрелой самки. Время от времени подъезжали маршрутки, до самой крыши забрызганные коричневой жижей, стекающей с газонов на тротуары и мостовые. Небритые водители, с трудом объясняясь по-русски, считали мятые десятки, перебирая их грязными чёрными пальцами. Отъезжали, разбрызгивая лужи, и остановка постепенно заполнялась новыми человеческими самками. И какая ирония заключалась в том, что этот скот прыгал и блеял здесь, получая высшее образование! К чему оно этим уродливым шлюхам, которыми побрезгует и дальнобойщик?
Вся страна такова… Пьяное, гонорливое быдло, нищие ублюдки, которых надо бы отстреливать, как бешеных псов, да не хватит патронов. И за какие такие грехи слепой бог допустил, чтобы она появилась на свет и жила именно в этой стране? С её тупыми людьми, с вечной грязью, ленью, завистью, подлостью и прочей дрянью, лезущей изо всех щелей, неизбежной, как рекламный буклет в ржавом нутре почтового ящика…
Эту страну, этих людей, эту жизнь, копошащихся, как опарыши в трупе, возможно только ненавидеть. Да почаще прикрывать нос надушенным платком, чтоб не стошнило ненароком.
- Б…дь, иди на х…й! – басом прокричали в коридоре; раздался громкий гогот, вслед ему затопотали.
Она строго взглянула в дверной проём, поправила причёску – и вновь вспомнила, о чём размышляла до того, как сиплый кашель за окном заставил её отвлечься.
Она негодовала. Настроение было отвратительным с самого вечера, и испортила его мать. Ох, как же ей надоели эти бесконечные старухины звонки! И ведь матери уже восемьдесят четыре! Когда же она наконец умрёт и прекратит её донимать?.. И трубку швырнуть нельзя, ведь порядочные люди так не поступают… Как жаль, что нельзя послать её куда подальше раз и навсегда!
Но как же ей надоела эта жадная курва, чёрт бы её побрал… Какое она имеет право названивать ей без конца и намекать, что хочет денег? Ведь не одинокая же! Ведь при ней осталась младшая дочь, так при чём тут она, старшая? Пусть Фёкла и заботится о мамочке! А если она такой человек, что на приличную работу её не берут – так это её личные проблемы. Небось раздвигать ноги перед кем попало, а потом принести в подоле, опозорив всю семью, ума хватило… И ведут себя так, будто она что-то должна для них делать!
Вчера выжившая из ума старуха позвонила опять. Нет, конечно, за последние годы она хотя бы научилась правдоподобнее врать. А то, чтоб разжалобить, такие суммы называла… Якобы они всей семьёй живут на такие деньги. Хоть бы у Фёклы справилась, чтоб не позориться. Ведь любому ясно, что на такую сумму и один не проживёшь. А если так плохо – ну, шла бы Фёкла на вторую работу! Посудомойкой, уборщицей, дворником… Было бы желание! А то расселась барыней в своём НИИ… Как её только там терпят, такую дуру!
Смешно, просто смешно, как эти скоты из кожи вон лезут, чтобы упиться иллюзией, будто они – интеллигенция, будто они – люди. Пора бы уже, кажется, успокоиться и понять: по одёжке протягивай ножки! Так нет же… Даже про внучку мать постоянно сочиняет сказки – якобы та хорошо учится, якобы у неё получается… Конечно, когда хочется похвастать, а похвастать нечем, в ход и внучка пойдёт. Хотя – в самом деле удивительно, что она до сих пор не села на иглу и не стала проституткой. При такой-то дурной семейке!
Но вчера мать переплюнула все прежние сказки. Конечно, начала стандартно – мол, приезжай, я так по тебе соскучилась, мы и грибочки маринованные открыли… А потом сказала, якобы у них горе. Якобы у Фёклы в груди обнаружили опухоль. Подумать страшно, до чего человек может опуститься. Не моргнув глазом, соврёт даже о здоровье дочери, лишь бы дали денег, денег, денег! Как мерзко…
И ведь сущий пустяк. Не заноза, не царапина – колебания мембраны в трубке, слова! Но противно до сих пор со вчерашнего вечера.
Теперь, после того, как провалились попытки Филарета и Кати, самое время использовать собственную силу. Пожалуй, она с удовольствием помогла бы сумасшедшей старухе и никчёмной сестре поскорее сдохнуть. Но, во-первых, их шикарная квартира, оставшаяся от отца, до сих пор не приватизирована, и купить её будет невозможно. А во-вторых, всё равно помешает этот тощий Фёклин выкидыш. Вот приватизировали бы – тогда другой вопрос, избавиться от нежелательной наследницы можно и достаточно гуманными способами. И ведь квартира с самого начала должна была достаться не неумехе Фёкле, а ей! Какое право вообще имеет эта нищая жадная дрянь жить в такой квартире? Зачем ей столько?
Гадко от такой несправедливости… Гадко даже думать, не то что лишний раз идти в этот дом! Дом, где её ненавидят, где ей завидуют. Даже если не отравят из злобы, всё равно не замараться об них будет невозможно.
Нет, нет, надо перестать думать обо всём этом, ведь здоровье дороже. Надо постараться отвлечься от суеты. Погоду обещают хорошую, и в пятницу, пожалуй, уже можно будет поехать на дачу…
С дачей мать тоже все жилы вытянула. Пятнадцать лет, не переставая, клянчит и канючит. Уже одной ногой в могиле, а всё туда же: повези да повези «подышать свежим воздушком»! Как же, подышать… Небось, хочет прикинуть, во сколько им дом обошёлся. Чужие-то деньги все считать мастаки! Да её в машину-то сажать стыдно, не то что куда-то везти. При ней Фёкла осталась, вот пусть она и организует поездки на свежий воздух, коль так неймётся. А то завидовать чужим деньгам все первые, а сами палец о палец ударить не хотят…
Перед её расфокусированным взглядом опустилось бежевое, русое, золотистое пятно – и помешало думать. Она с раздражением вернулась из своих мыслей: за столик напротив садился рослый мужчина в светлом свитере, горловина которого была разделена вертикальной чертой жёлтой молнии. Руки с длинными пальцами двигались уверенно, неторопливо и чётко.
Вот ещё один из тех кусков мяса, отягощённых мозгом, кого следовало бы уничтожить в первую очередь. Даже больше: таких людей нужно убивать ещё в материнской утробе. Просто потому, что они не имеют права жить так, как живут, говорить то, что говорят, и думать то, что думают! По своей природе они уже не люди, ибо собственный разум их умер, сгорел, как электрочайник. И на его место втиснулся камень с острыми краями, с одной-единственной надписью: РАБ. Верующий! Зомби, начисто лишённый здравого смысла! Заведомый слабак и неудачник – но при этом живучий, настырный, как слепень, что вдруг обнаружил твою голову над поверхностью озера и захотел полакомиться кровью. Отмахиваясь от него, ты рискуешь наглотаться прогорклой взбаламученной воды, куда уже испражнились все потные тела, лежащие теперь на подстилках на рыхлом сером песке…
Этого конкретного человека, что сидел напротив, она ненавидела до дрожи в ляжках. Это ничтожество плодило душевных калек и моральных уродов, кромсая им мозги. Нельзя, под страхом смертной казни нельзя поручать самое святое – преподавательскую деятельность – подобным убожествам! Они наносят непоправимый вред всему и вся, куда бы ни сунулись…
«Как же я тебя ненавижу!» - медленно, взвешивая в голове каждый слог, подумала она, сложив губы в привычной полуулыбке.
Он, совсем не подозревая об этом, посолил картошку, отломал кусок чёрного хлеба, взялся за вилку – и вскинул пронзительные, синие глаза:
- Добрый день, Анна Григорьевна! Приятного аппетита.
- Спасибо, Слава. Вам того же.
Этому, этому человеку позволяют читать историю России! Гнусную, безумную, кровавую, полную тупости, заговоров и дерьма – преподносить как героическую повесть о великом народе, создавшем великую страну!
Раскрой хоть раз глаза, оглянись вокруг! Вон же, вон она, твоя страна – в штанах, испачканных дерьмом, стоит, прислонившись к придорожному столбу!.. Вот он, твой великий народ!
Ничтожество…
…Громко стуча коготками по железу, помутневшему за зиму, на карнизе, воркуя, крутился голубь. И рассказывал своей избраннице – конечно же, о том, что сегодня солнце поднялось ещё чуточку выше над горизонтом. И что уже совсем скоро кусочки его упадут в дальний куст вербы, да так и повиснут на ветках. А голубка умело притворялась равнодушной, и шагала туда-сюда, очень внимательно слушая кавалера. Сходил последний снег, и пропитанная влагой земля с трудом делала первый вдох. Пригревало солнце, и студентки на автобусной остановке – простоволосые, в ярких шарфиках, с задорными блёстками на джинсах – прыгали, смеялись и обнимались. А потом визжали, когда проходящая мимо маршрутка с выстрелом выбивала из ямы на тротуар тугие брызги. Все – и прохожие, и водители, и пассажиры, щурясь от солнца, улыбались весне. И даже заросший бродяга, выколупав из-под съёженного сугроба пивную бутылку, казалось, радовался и ей, и теплу, и солнцу.
Святослав улыбнулся, качнул головой: вот и весна, у мыслей тоже половодье, они не желают больше оставаться в привычном, серьёзном русле. На что только не отвлекаешься… А ведь ему определённо есть, над чем поразмыслить сегодня.
Прошёл целый месяц с тех пор, как все Светлые искры встретились и вступили в бой. За это время сила и умение их значительно возросли: ребята, прекрасно осознавая всю важность происходящего, работали не на шутку. И, хотя Святослав по-прежнему опасался за Диму, за Володю и за Алису, в целом всё складывалось даже лучше, чем можно было ожидать. Раскрывая свои способности, все они постепенно научились улавливать сигналы, исходящие от других Светлых – а вслед за этим Воинам поддалось и искусство телепортации. И теперь никому из друзей не грозила перспектива остаться одному в случае нападения. Раптор, пользуясь тем, что Чёрные искры не в состоянии были его засечь, исправно нёс вахту в эпицентре, и благодаря ему Светлым была приблизительно известна обстановка в лагере противника. Впрочем, пока враги не спешили с нанесением масштабного удара, и это несколько смущало Святослава. Если Раптор не солгал тогда, в разговоре тет-а-тет над Летописью силы, Чёрные искры не способны развиваться, подобно Светлым: их мощь имеет предел. Но в таком случае – зачем они тянут время? Даже если им неизвестно, что сила противника способна расти, это не объяснение для целого месяца затишья.
Не обманывает ли Раптор? Пусть у них никак не складываются отношения с Ленкой, но та не раз уверенно говорила: нет, даже не думай сомневаться. Он наш, он на нашей стороне.
Значит, какой-то кусочек мозаики оказался в руках у Чёрных. И что это – известно одному Богу.
Ведь, как бы там ни было, финальная битва неизбежна. И эта большая проблема тянет за собой, как баржи против течения, остальные, поменьше: выдержит ли испытание Демар? Сможет ли бороться со своей гордыней Иеракс? Как научить Ленку не пугаться, заливаясь слезами, а чувствовать непреодолимое желание сразиться, выстоять, победить – проучить, наконец, того, кто посмел поднять на неё руку?
Ленка… У Ленки что-то не ладилось в обычной, земной жизни. Сегодня утром она позвонила ему на трубку прямо во время лекции, чего не делала никогда. Он сбросил звонок и сам набрал её номер в перерыве. Она снова, запинаясь, сказала, что ей нужен совет, и снова попросила о встрече. Это было крайне неудачно: среда с этого семестра была у Славы одним из самых загруженных дней. К тому же, приходилось мотаться с факультета на факультет, чтобы утром прочесть лекцию историкам, днём – филологам, а к вечеру вновь вернуться на истфак. Но, подумав, он выкроил время и назначил встречу в обеденный перерыв, прямо в кафе: попасть на истфак можно и без студенческого билета. Насколько он понял, Ленка именно на этот день по какой-то причине отпросилась с занятий, и вполне могла подъехать. Святослав рассчитывал, что, если уйти сразу после окончания пары, он успеет пообедать минут за двадцать, а оставшееся время сможет посвятить неспешной прогулке по Менделеевской линии и Университетской набережной. А может, даже и кругами, мимо Биржи… И Ленка успеет рассказать, что её тревожит. Как стало ясно из её сбивчивых, обкусанных реплик в телефонной трубке, то, что её мучило, не было связано ни с Красной искрой, ни с участием в сражениях. Впрочем, Слава старался лишнее не задумываться об этом: он привык решать проблемы по мере их поступления, и находил эту практику удобной.
А вот что ему действительно хотелось бы знать и как другу, и как командиру – что случилось с Марселем. Два дня назад, в понедельник, как раз наутро после собрания, он позвонил и сказал, что примерно две недели не будет сражаться. На все вопросы отвечал лишь «я не могу» и «объясню потом». Зелёное сердце на Летописи сияло всё так же, но Сашка чётко дал понять: если что-то случится, не ждите. И не рассчитывайте на помощь. Считайте, что улетел в командировку.
Эта позиция в прямом смысле слова шокировала Святослава. Ведь Сашка не может не догадываться, что отсутствие любой из Светлых искр во время финальной битвы – это верное поражение и гибель всех остальных. А в итоге – целого мира! Во имя чего можно рисковать судьбой всего мира?! И кто!.. Сашка, один из самых честных, упёртых воинов, кто, не задумываясь, кидался в бой, зная: зло не должно побеждать!
О Сашкином заявлении Святослав никому не сообщил. В случае опасности готовился сам поспешить на помощь и сражаться за двоих.
Но что с ним произошло? Что могло случиться?..
Поток размышлений прервал Ленкин звонок: она без особых трудностей попала внутрь и уже шла по коридору, ориентируясь на стрелки с красной надписью «кафе». И через минуту возникла на пороге: в чёрных брючках, светлой мешковатой куртке с торчащими из рукавов пальчиками, с волосами, собранными в хвост на затылке. Она увидела его сразу же, и радостно шагнула навстречу, махнув руками, как длинными крыльями, что мешают стрижу взлететь с земли:
- Слава! Привет!..
И вдруг осеклась. Тонкие губы закрылись, глаза, наоборот, расширились и заблестели. Повернувшись корпусом вправо, она отступила назад, сцепив перед собой руки. И Святослав понял: она чего-то испугалась – и, видимо, испугалась не на шутку.
Пожилая женщина за соседним столиком, не отрываясь, смотрела на вошедшую, и смотрела так, что Слава моментально почувствовал необходимость как можно скорее встать на пути этого взгляда, чтобы заслонить своего хрупкого бойца. Он уже подался вперёд – но тут Ленка совладала с собой, заправила за жёлтое ушко крохотную прядку волос и выдохнула:
- Ой… Тётя Аня?.. Здравствуй!.. Ой, как неожиданно… А ты… А ты к нам приедешь, да?..
Лицо Анны Григорьевны застыло, и лишь вымуштрованные жилки привычно подняли уголки губ. Небольшая пауза, кивок – и с достоинством выпущенное:
- Здравствуй, Лена.
Такое вежливое, что Святослав, не медля более ни секунды, поднялся с места и направился к Лене.
Продолжение следует...