Продолжение романа

[Akselprime]

Нам снова выпал бой

Главы 1, 2, 3: www.diary.ru/~Akselprime/p108304820.htm
Главы 4, 5: www.diary.ru/~Akselprime/p108606515.htm
Главы 6,7: www.diary.ru/~Akselprime/p108851558.htm
Главы 8,9: www.diary.ru/~Akselprime/p109076078.htm

Глава 10
Невидимая брань


- Ну что ж, теперь, когда вы присоединились к нам, мы наконец собрались все.
Разговор происходил на кухне; Святослав и Дима сидели за квадратным столом, пили чай с вареньем. Слава рассказывал – неторопливо, обстоятельно; Дмитрий слушал, изредка задавая короткие вопросы. Иногда, наоборот, спрашивал хозяин – и порой его вопросы были настолько необычны, что молодой человек слегка терялся и смущённо улыбался всякий раз перед тем, как ответить – как будто в том, что он обладает сверхъестественными способностями и видит мир иначе, чем другие, есть что-то постыдное.
- Дима, насколько хорошо вы помните прежние жизни своей искры? С того момента, как вы открыли в себе Пурпурную искру, у вас появились какие-то… скажем так, воспоминания? Именно воспоминания, не сны?
Дмитрий кивнул:
- Вообще-то… да, наверное, появились. Горизонт, земля – вот так, как я вижу их теперь... Ну, вы понимаете… Чёрные самолёты, облачка такие – как от салюта… От зениток.
- Хорошо. Не стоит этого бояться. Это в вас ожила память искры. Искра накапливает и хранит всё, что видела во время своих воплощений. Скорее всего, прежде, чем она была помещена в ваше тело, она жила в корпусе самолёта, в который вы теперь превращаетесь.
- А… у других искр – то же самое?
- У кого как. По-разному. Тут ещё играет большую роль человеческое сознание, которому мы порой излишне доверяем. Признайтесь: вы ведь очень долго не хотели верить, что с вами что-то не так, как хотелось бы вам?
- Я врач… И я действительно далёк от эзотерики.
- Просто вы стараетесь руководствоваться здравым смыслом. Именно поэтому вы и пришли к нам последним. Иногда следует прислушаться к тому иррациональному, что мы улавливаем шестым чувством.
Дмитрий обхватил ладонями чашку.
- Что такое эти искры? Зачем они даны?.. Ну вот – хотя бы лично мне и лично вам?
Святослав поднёс руку к подбородку:
- Хм… Хороший вопрос – что такое искра. Что-то вроде души, но… совсем иное. Как переходящий кубок. Сгусток светлой энергии, который может присутствовать в теле параллельно с душой. Но душа воплощается лишь раз, а искра наделена способностью делать это многократно.
- Сгусток энергии? У советского истребителя, у машины?..
- Покажите мне прибор, которым мы смогли бы измерить наличие потусторонней энергии, скажем, вот в этом чайнике, - Слава ласково постучал ногтем по пластиковому боку. – Такого прибора просто нет. Но это не значит, что волн или энергий, не улавливаемых нашими привычными пятью чувствами, не существует вовсе. Когда-то ведь люди ничего не знали ни о бациллах, ни об электронах, ни о кварках.
- Согласен. Но что же получается – машина была живой?..
Слава с улыбкой качнул головой:
- Тоже хороший вопрос. В нашем с вами понимании этого слова – безусловно нет. Машина как машина. Но она жила своей жизнью, и была наделена искрой. А вот когда искра, несущая в себе память о прежних воплощениях, соединилась с человеческой душой и с человеческим разумом… Вот так и открываются удивительные способности.
- Но… зачем? – понизив голос почти до шёпота, спросил Дима; палец, согнутый крючком, побелел, крепко обхватив ручку чашки.
- Не переживайте, я всё расскажу. Помимо уже известных вам Светлых существуют ещё Чёрные – это искры, несущие в себе энергию разрушения. Они наделены способностью притягивать к себе всё уродливое и порочное, что свойственно человеческой природе. Порок для них – ориентир. Как запах для охотничьей собаки. Находя людей, подверженных его влиянию, они высасывают их жизненную силу, постепенно заполняя душу человека Серой сущностью – сгустком, отделившимся непосредственно от их тёмной энергии. Серая сущность – бессловесный раб Чёрной искры, которая её выпустила. И таких Серых может быть… огромное количество.
- С ними нужно бороться?:
- С ними бороться бесполезно. Нужно вырывать самый корень, бороться с самими Чёрными искрами.
- А кто они? Значит, ко мне вот попала Пурпурная искра, а к какому-нибудь Иванову – Чёрная?
Святослав покачал головой:
- Не совсем так… Когда садовод ищет, куда посадить светолюбивое дерево, он не воткнёт его под северной стеной дома между кустов. Но когда взрослый, извиняюсь, придурок прыгает с крыши, Господь не ловит его. Потому что это был осознанный выбор конкретного человека. И тот сам будет держать ответ.
Дима подался вперёд:
- Кажется, я начинаю понимать… Эти люди сами выбрали себя… ну, чтобы получить Чёрную искру? Так?
Святослав кивнул:
- Примерно так.
- А мы… Похоже, в этом случае – выбрали нас… Почему?..
- Уж этого я никак не могу сказать. Знаю не больше вашего. Но, как мне представляется – потому что именно мы – сможем. Сможем противостоять Чёрным, сможем их победить. Хотя это, скажу честно, будет очень нелегко.
Дмитрий громко выдохнул, провёл ладонью по волосам:
- Чёрт побери, мне всё время кажется, что я вот-вот проснусь!.. Это… Ерунда какая-то… Варенье, и мы тут с вами – обсуждаем… Бре-ед!
- Успокойтесь, - примиряюще сказал Слава. – Придётся привыкать. Но поначалу трудно… Да кому я говорю! Вы уже прекрасно знаете.
- Ещё бы… - Дима сокрушённо закивал, вскинул ладони с растопыренными пальцами:
- и ведь да, ведь не пойдёшь и не скажешь: «Прикинь, папа, а я теперь – самолёт! И я летаю, представляешь?»!
И он, мотнув головой, рассмеялся, глупо уставившись в чашку с остатками чая.
- Ничего, Дима. Скажите спасибо, что вы самолёт, а не… динозавр, к примеру.
Они какое-то время молчали.
- А что будет, если не бороться с ними? Разве мы… обязаны?
- Да. Это наш прямой долг. Это наше призвание и, если хотите, наша судьба. Потому что… Скажу честно: когда в локусе одного города в одно и то же время, как в данном случае в Питере начала XXI века, собираются все семь Светлых искр, это…
- П…ц, - бесцеремонно закончил Дима, и добавил упавшим голосом:
- Я так и думал.
Святослав не выдержал и расхохотался; закрыл лицо ладонью, отнял её и перекрестился, сдерживая улыбку:
- Ох, прости, Господи!.. Но если вкратце и без пафоса, то да. При условии, что мы не будем сражаться. А мы будем.
Дмитрий, слегка обескураженный поведением Славы, вновь замолк на несколько мгновений: что-то обдумывал, сжимая губы.
- То есть Чёрные искры… Если не сражаться, они всех себе подчинят?
- Они построят свой мир. Точнее сказать, попытаются. Ибо в этом случае наступит конец всего – для нашего тварного мира. Для Земли и человечества.
- Разве он не задан?
- Задан или нет, это творениям знать не положено. Просто явно не следует, чтобы он наступил раньше времени.
- Вообще-то, если честно, - Дима уверенно взглянул Славе в глаза, - я просто так спросил. В конец света я не верю. Равно как и… во все эти сказки про Бога.
- О, да, это существенный недостаток, - с улыбкой закивал Святослав. – И что? Володя, например, тоже не верит. Но это не мешает ему сражаться. Правда… в своё время мне тоже не так-то просто было объяснить ему, что наши умения и ненависть к врагу – не всё, что требуется от нас в этой битве.
- А что ещё? Молиться и ставить свечки? – с тщательным равнодушием в голосе спросил Дмитрий.
- И это не лишнее. Но основное в другом. Нам, чтобы выиграть битву, мало сражаться всем вместе. Кроме этого, каждый по отдельности должен ежедневно и ежечасно вести внутреннюю борьбу с самими собой. Вести невидимую брань с неосязаемыми, но грозными врагами. Если хотите – должен постоянно совершенствоваться, постоянно конопатить щели, сквозь которые в душу могут проникнуть сперва грязь и порок, а вслед за ними – и Серая сущность…
- Ну, мне кажется, любой адекватный и разумный человек старается соблюдать известные заповеди, так что… Я не собираюсь убивать, красть, уводить жену соседа… что там ещё…
Святослав налил себе вторую чашку чая. Его красивое лицо приобрело выражение спокойной отрешённости. Несколько секунд молчания показались Диме непростительно длинными.
- Помните, что я сказал о Чёрных искрах? Что мы обязаны бороться именно с ними, так как сражаться с Серыми сущностями попросту бессмысленно. Здесь то же: мы должны докапываться до самых корней и выдёргивать росток сорняка, чтобы потом, ужасаясь, не собирать плоды. То, что вы назвали – это одни из возможных конечных стадий. Это плоды. А искоренять в себе нам необходимо именно то, что может их взрастить. Пороки. Или, как они называются в православии, смертные грехи. Их немного. Всего восемь: чревоугодие, блуд, страсть к деньгам; гнев, печаль, уныние, тщеславие – и гордость.
- Гордость?! – изумился Дима.
- Вот видите… Мы с вами говорим на разных языках. Гордость – в смысле гордыня. Самый злой и опасный порок.
- Ну хорошо, это ясно… А печаль? Сколько видел набожных старух – не очень-то они веселятся!..
- Печаль – в смысле чувства безнадёжности, безысходности. Бессмысленности бытия, если кратко. Именно она и доводит до самоубийства. Вот и думайте, мало это или много.
- Всё это, конечно, здорово… Но зачем это мне? Во мне ничего подобного нет. Я адекватно воспринимаю мир, жизнь, взгляды других людей… Не вижу никакого смысла, как вы говорите, «улучшаться».
- Душу необходимо тренировать точно так же, как спортсмен тренирует тело, стараясь достичь определённого результата. А ещё - ухаживать за ней, очищать от пыли и грязи.
Дима откинулся на спинку стула:
- Кажется, вам не повезло. Я ведь и в душу не верю тоже. Её не существует. Да, я теперь точно знаю: искра – есть. Но душа – это, простите, всё-таки поповские бредни. Допустим, есть некая энергия – то, о чём мы с вами вначале говорили. Но что это всё вот так, с грехами и свечками – извините, ерунда!
Святослав легонько качнул головой:
- Вам будет сложно сражаться, Дима, если вы хотя бы умозрительно не примете к сведению то, что я сказал.
- Да нет, я всё понял… Но я останусь таким, какой я есть. Просто не вижу смысла в таком бесполезном «самосовершенствовании». Хуже, чем есть, я не стану.
- Тёмные пятна на светлой ткани обычно заметнее, чем на чёрной, согласитесь.
Дима нахмурился:
- Мы держим ответ только перед собственной совестью! Её не обманешь. Если она молчит – значит, всё в порядке. И ни перед вами, ни перед кем-то другим вы не заставите меня чувствовать свою мнимую ущербность непонятно в чём.
- Я вовсе не хочу сказать, будто в чём-то вас превосхожу. Поверьте на слово, те восемь страстей, что я называл, в семечке, в зародыше есть в каждом человеке. В том числе и во мне. Все восемь.
- А не это ли называется фарисейством, нет? И не пытайтесь убедить меня, что я тоже должен стать таким же продвинутым, чтоб начать шарахаться от всякой мысли, махать на неё руками, как на осу, и кричать: «Ой, грех, грех!» Повторяю: считаю, что современному разумному человеку вполне достаточно жить по законам общества и своей совести – и спать спокойно. А не выискивать по углам какие-то непонятные домыслы.
Святослав помолчал, погладил бороду:
- Что ж, вероятно, вы и правы. Я бы искренне хотел надеяться, что, общаясь с вами, перегибаю палку. Всё может быть. Вы сильная и светлая личность. Я надеюсь, у вас – у нас – в конечном итоге всё получится.
Дима собирался ответить: сказать, что не сердится на Святослава и, конечно же, готов сотрудничать с ним и его командой – но их прервал звонок мобильника.
- Так, только не Алиса! – поспешно поднимаясь со стула, чтобы вытащить трубку из кармана, произнёс Святослав.
Но это – неожиданно даже для Вольги – оказалась Лена.
- Слава…
- Леночка? Что случилось?..
- Да, в общем, ничего… Честно, ничего… Просто… Пожалуйста, можно мне к тебе приехать… поговорить?
- Если хочешь, я приеду к тебе.
- Да нет, что ты, у меня мама приболела… Лучше я к тебе.
- Да, конечно, приезжай!
Дима, которому в тишине кухни весь этот диалог был слышен от первого до последнего слова, уставился в окно подчёркнуто мудрым взглядом.


Глава 11
Спускались сумерки



- Сашенька, идите сюда!
Её голос – слабый, с заметными дрожащими нотами, был непостижимо нежен: в нём разливалась такая ласка, такая любовь ко всему миру во всех его проявлениях, что Саша невольно улыбался при его звуках. Он пересёк комнату и сел на стул напротив; нагнулся вперёд, упёр локти в колени – так удобнее было слушать.
- А я всё-таки умудрилась отыскать те два альбома. Помните, в прошлый раз я говорила о них?..
- Конечно.
- Я там совсем ещё девчонка… Хотя мне тогда, разумеется, казалось, что я ужасно взрослая… Ах, как всё относительно, понимаешь только с течением времени.
Она говорила неторопливо, обдумывая каждое слово – точно бережно брала его из вороха всех прочих и взвешивала на точных крошечных весах: действительно ли оно стоит того, чтобы стать следующей петлёй длинного, безупречно связанного полотна? Речь её – неспешная, внимательная, текла ровно и спокойно; казалось даже удивительным, как ей удаётся выстраивать настолько сложные предложения, разделять и перекрещивать ветви повествования, не путаясь при этом. И всё-таки главная магия этой женщины жила именно в её голосе. Саша, подавшись вперёд, слушал подробный рассказ о том, как в своё время за копейки снималась комната в деревянном доме почти у самого залива, и сколько туда было ехать по железной дороге, и какие цветы сажала на клумбах хозяйка дачи, и какая музыка звучала на берегу, и во что превратился теперь – по рассказам знакомых – тот памятный берег…
Перед Сашей, откинувшись на спинку мягкого кресла, сидела девяностолетняя старуха. Вся высохшая, как урюк, с гладко зачёсанными назад волосами, уложенными на затылке в аккуратную причёску. На голове её было ещё порядочно тёмных волос, и это казалось удивительным – как и то, что близорукие глаза без ресниц до сих пор сохранили способность одаривать светлым, молодым взглядом.
Видно было, что разговор даётся ей с трудом – в лёгком тельце оставалось не так уж много сил. Но сморщенное, потемневшее личико светилось тихой радостью. Иногда, делая долгие паузы между предложениями, старушка улыбалась, растягивая сиреневую полосочку губ, а потом продолжала говорить.
Она была одета в чистую шерстяную кофту поверх старого коричневого платья, и прикрывала колени детским одеялом с красными и белыми солнышками. На руках, сплошь покрытых тёмными старческими пятнами, до сих пор приветливо мерцали дымчатыми и голубыми камнями кольца, и в затхлом, нафталиновом воздухе комнаты несмело качался тонкий запах духов.
Её маленькие ноги в трогательных тапочках с кантом из искусственного меха стояли на полу ровно, почти неподвижно; она лишь изредка пошевеливала пальцами, что было заметно по робкому колебанию тапок. От всего этого – от неё самой, от альбомов с фотографиями в старинных, бархатных обложках, от мебели, скатерти, занавесок – от всего веяло умиротворением и светлым покоем.
- Ах, Сашенька, как ни грустно это сознавать, но боюсь, нам с вами придётся вскоре расставаться.
- Но…
- Не смейте меня успокаивать. Доживите до моих лет… Тогда поймёте, какое это блаженство. Всё равно что готовиться к путешествию в светлый и удивительный край… Здесь уже ничего не держит. Хотя, не скрою, лично с вами мне расставаться жаль. Я вас очень полюбила. Вы добрый мальчик, а главное – вы стоите на правильном пути… Ведь вам очень повезло, что время бессовестных, убеждённых материалистов осталось лишь досадным воспоминанием. Не больно-то хорошо умирать, думая о том – помните, как у Тургенева? – вот, мол, зароют в землю, а там червяки съедят. Память людская тоже ведь недолговечна. Если ты не величайший мастер, всего через несколько поколений никто и не вспомнит твоего имени. Как же можно сознательно отрекаться от души, от того, что она вечна, от того, что, однажды придя в этот мир, ты уже никогда не будешь забыт? И, в сущности, как же мало мы знаем о том мире, откуда приходим и куда отправляемся спустя ничтожное мгновение земного воплощения… Сашенька, умоляю, простите мне эти разглагольствования… Впрочем, я женщина, мне можно, не так ли?
Сашка засмеялся, глядя ей в глаза, окружённые десятками крохотных морщин, которые вливались в более крупные и перетекали в глубокие, большие; всматриваясь в светлые, почти белые радужки, в прозрачные веки.
- Так о чём я говорила?.. Ах да. В этих альбомах много дублей – мне будет приятно, если вы возьмёте себе на память пару моих фотографий. Пусть они напоминают вам о наших встречах. И ещё обязательно – о том месте, где мы с вами познакомились. Никогда не забывайте посещать его. Уверяю вас, это куда важнее, чем кажется.
- Конечно. Я обещаю.
Саша раскрыл альбом и стал листать – медленно, словно опасаясь чего-то или оттягивая неизбежную встречу – сложную, волнительную, неумолимую. По щекам его склонённого лица разлился мягкий румянец, на лоб, выбившись из причёски, упала тоненькая прядь русых волос. Старушка наблюдала из-под прикрытых век за каждым его движением. Они оба довольно долго молчали, наконец она, вздохнув, заговорила снова:
- А ещё, если не забудете, молитесь обо мне… Если не трудно…
- Я забуду? Да вы что… Можете на меня положиться.
- Ну, спаси вас Бог, Саша. Что ж, если от меня хоть что-нибудь будет зависеть, я со своей стороны обещаю, что вы точно так же можете на меня рассчитывать. Мне кажется, что за тех, кого мы любили здесь, в земной жизни, мы сможем молиться и после смерти. Правда, доподлинно нам это неизвестно. Но всё-таки... Если это будет в моих силах, я помогу вам.
- Спасибо…
Фотографии… Выгнутые временем чёрно-белые снимки, и чёткие и туманные, и жёлтые и тёмные, плотные и тонкие… Вот: молодая женщина в свадебном платье с букетом цветов в мягких руках… Белые туфли с круглым носком, белые бумажные цветы, приколотые к волосам. И вот ещё: она же в длинной тёмной юбке, в туфлях на низком каблуке – нога поставлена на педаль велосипеда. Громоздкого, с большим колёсами, с высокой мужской рамой – а изящные загорелые руки крепко держат руль, загнутый книзу… А вот – эта же девушка, улыбаясь, держит в руках бесформенный комочек, похожий на заячий хвост. Что это? Вроде бы угадывается хомячок… А вообще – не понять. Но зато она здесь – молодая, счастливая, и лицо светится от улыбки. Какие у неё были великолепные зубы!
- Можно, я возьму эти три? Они все повторяются…
Он протянул карточки, коснулся холодных узловатых пальцев. Она поднесла снимки к глазам, прищурилась, напрягая впалый рот и щёки.
- Ну конечно, Сашенька! Берите… Спасибо вам огромное. Я теперь так рада… Спасибо.
Руки у неё слегка задрожали – и, передавая фотографии обратно, она выронила одну. Саша опустился на пол, чтобы поднять – и получилось так, что он стоит на одном колене прямо подле её кресла. Старушка улыбнулась, с удивительной интонацией произнесла:
- О! Вы на коленях! Передо мной!..
Сашка вскинул голову и рассмеялся. Она положила ладонь на его макушку, легко, невесомо прикоснулась к мягким светлым волосам. Он еле заметно вздрогнул, а потом осторожно взял её руку в свои и прижался к ней горячими губами.
…На лестничной площадке, пропахшей куревом и кошачьей мочой, он долго стоял, прислонившись виском к ледяной стене, и плакал, стирая слёзы измятым платком. За грязным стеклом, за козырьком, усыпанным кривыми трупиками замёрзших бычков, спускались сумерки, в жёлтом свете фонаря кружился редкий снег. Сашка непроизвольно надавил пальцем на брелок в кармане пальто – там, в синеющем ватном дворе, вякнул сигнал, мигнули и погасли два рыжих огня, казавшиеся в сумерках огромными и яркими, как фантастические светящиеся астры. Он вышел из подъезда и сгорбленной походкой прошагал к джипу, пиная коленками полы пальто, оставляя чёрные остроносые следы на тонкой канве свежего снега. Садясь в машину, не выдержал и оглянулся: в окне шестого этажа, спрятанный за нежно-оливковыми шторами, всё ещё горел ровный ласковый свет.

Продолжение следует...