Поехали!
Ещё один няшка Янгул...
МОЧИТЬ ВСЕХ!
...и продолжение повести.
Часть 4. Стр. 17-21* * *
Да только вскоре приключилась беда: захворала добрая Марфа, слегла – и совсем уж было помирать собралась. Побежала Аринушка к каменному человеку, горе своё выплакать. Рассказала ему всё, как есть; а он и говорит:
- Не кручинься, красна девица. Вылечим твою матушку. Только, коли хочешь спасти её, должна будешь со мною к Яге Ягишне ехать: только живой человек целебное зелье довезти назад сумеет.
Страшно было Аринушке к самой бабе Яге в гости ехать, да делать нечего: согласилась. Сели они с каменным человеком на коня и поскакали. Долго ли, коротко ли – в самом глухом лесу отыскали избушку Яги Ягишны. Стоит избушка на курьих ножках, вокруг себя поворачивается. Каменный человек ей и говорит:
- Избушка, избушка! Встань по-старому, как мать поставила: к лесу задом, к нам передом.
Тотчас повернулась избушка, встала, как надобно. Вошли они, смотрят – сидит Яга, костяная нога, руки что крюки, нос в потолок врос. Увидала их – открыла беззубый рот, забранилась:
- Фу, фу, фу, русским духом пахнет! Али ты, ардар-камень, ужин мне притащил?
Как услыхала это Аринушка – задрожала, к двери попятилась. А каменный человек говорит Яге:
- Ах ты, старая карга! Красну девицу за помощью к тебе привёл, а ты её есть собралась! Дай-ка ей лучше зелья из могуч-корня, на живой воде сваренного!
Отвечает Яга Ягишна:
- Ну, коли поможете мне дров наколоть да воды натаскать, дам красной девице зелья. А то стара я стала, одной не управиться с хозяйством.
Хотела Аринушка скорее к колодцу бежать, но остановил её ардар-камень:
- Погоди, - говорит. - Если кто живой за ворот возьмётся, утянет его колодец его на дно и не выпустит. А коли возьмётся за топор – порубит его топор на мелкие кусочки.
Сказал так, вышел из избушки и сам выполнил Яги Ягишны задание. Поворчала та, покряхтела – да делать нечего: отдала кувшинчик с волшебным зельем прямо в руки Аринушке.
Воротилась девица домой, дала матушке испить из кувшинчика – и она тотчас же встала с постели живая и здоровая.
Еле дождалась Аринушка утренней зари – как небо заалело, побежала скорей к другу своему каменному, чтобы поблагодарить его за помощь. И не заметила, как увязался за нею Демьянка, соседский сын…
* * *
Марфа выздоравливала: с каждым днём силы, сгоревшие в огне болезни, возвращались к ней. Аринушка терпеливо выхаживала мать – а сердце всю седмицу рвалось за бурливую реку, туда, к Янгулу. Надо, обязательно надо будет отблагодарить его за лекарство!
Когда она, проснувшись, спешно надевала свои старенькие башмачки, ардар подошёл к ней, тяжело ступая по половицам. Дождался, пока Аринушка выпрямится, и протянул ей маленький мешочек, стянутый верёвкой:
- Возьми. Будешь похлёбку или кашу делать, добавляй понемногу.
Она взглянула ему в глаза – в свете лучины там медленно качались золотистые отблески:
- Спасибо, Янгул…
В мешочке оказалась сухая трава, истолчённая в пыль. Арина сделала так, как научил ардар – и матушка быстро пошла на поправку.
А теперь Арина сидела за прялкой, прислушиваясь к дыханию матери, и вспоминала, какой странный сон приснился ей тогда, в избе Янгула: будто бы ей потребовалось непременно отыскать бабу Ягу и забрать у неё огромный горшок не то с зерном, не то с пауками. И что от этого будто бы зависело что-то очень важное, самое важное на свете. Горшок Аринушка во сне нашла и забрала, а вот что было дальше, она не помнила. Вернее всего, сон оборвался, перетёк в какой-то другой… Но она расскажет Янгулу то, что запомнила, позабавит каменного друга.
Ночью выпал первый снег, земля застыла; и Аринушка, поглядывая в окно, думала, что привычные глазу зарубки и вешки в заснеженном, изменившемся лесу углядеть в первый раз будет труднее обычного. И, должно быть, по-настоящему страшно станет бегать по мосту, когда ударят морозы – под сильными порывами ветра, под колкой метелью…
Стукнула дверь: вошла подружка, Любушка. Арина обрадовалась, отложила работу, встала навстречу:
- Любаша! Здравствуй, милая!
- Аринушка, радость моя, здравствуй! Марфа Никитична, как здоровье-то твоё?
Та отозвалась слабым голосом:
- Ничего, Любушка… Видишь, уже поправляюсь… Слава Богу…
Аринушка подошла поближе к печи, где лежала мать:
- Матушка, не нужно ли чего? А то бы я с Любушкой прошлась бы, погуляла…
- Нет, родная, ничего не нужно. Разве молока полкружки…
- Сейчас, матушка!
Арина откинула полотенце с кадушки, налила в деревянную кружку немного молока, подошла к печи и протянула матери. Та бережно взяла, приникла сухими губами. Аринушка придерживала донышко полотенцем, чтоб случайная капля не намочила постель. Мать пила, задумчиво глядя на тонкую дочкину руку. Потом взяла горячими пальцами её ладонь, развернула тыльной стороной вверх:
- Откуда у тебя кольцо?.. В городе купила?
- Купила, матушка, - Аринушка опустила густые ресницы. – Уж прости! Не утерпела. Так уж оно мне приглянулось… Это ведь баус. Он недорогой…
- Ну, что с тобой сделаешь, мотовка, - ласково пожурила мать; отдала кружку и легла поудобнее. – Сходи, погуляй с подружкой. Я подремлю пока.
Любушка сгорала от любопытства. И ждала с нетерпением, когда Аринушка наденет свою шубку с полосками вытертого плиса, повяжет шерстяной платок и выйдет наконец вместе с ней на холодный двор. Едва дверь закрылась за ними, Любаша ухватила руку Арины:
- А ну-ка, ну-ка… Ой, а вправду, красивое какое! И верно, баус… А оправа медная? На бронзовую не похоже… Откуда оно у тебя? Кто подарил-то? Эй, подруженька! Сказывай! Уж, должно быть, не Петенька…
- Нет, не Петенька, - с улыбкой призналась Арина, опуская глаза. – Пойдём, расскажу тебе.
Волновало подругу, кто мог подарить Аринушке такое необычное, с синим камнем, колечко. Нравился бойкой Любаше сын Пелагеи, Петенька. А Петеньке нравилась скормница Аринушка. И если появился у той сердечный друг – может, взглянет тогда Петя наконец ласково на хохотушку Любушку…
- Я матушке не сказывала, - смущаясь, начала Аринушка. – Я дважды в седмицу по уговору к Катерине Гавриловне хожу, а третий раз… А третий раз не к боярскому двору.
Любушка распахнула большущие любопытные глаза, примолкла – и Аринушке вдруг стало так жутко открывать свою тайну, словно она согрешила всеми тяжкими грехами. Мыслимое ли дело – рассказать без утайки, как пошла она след в след за каменным воином, как подарил он ей колечко, как привёл в дом? Как вместе сидели они за одним столом, как укрывал он её тогда – бережно, ласково?..
Да разве можно?! И Арина, забоявшись, враз передумала.
- Не к боярыне? Куда же?..
- Дедушка один… живёт на дальней окраине… почти на самой опушке… Жена померла давно, дети уехали… А у него тоже садик… И садика ему жалко. Сил-то нет ухаживать… А я… я его пожалела. Вот он мне колечко и подарил…
- Дедушка, говоришь? – неспешно переспросила Любушка. И вздохнула, не дождавшись отклика:
- Ладно. Пусть будет дедушка. Коли лучшей подружке не хочешь правду сказывать…
«А он бы на это промолчал», - вдруг подумала Аринушка. Улыбнулась – и промолчала.
* * *
Первый снег пролежал недолго, и к середине недели все дороги превратились в сплошную жидкую грязь. Аринушке, правда, повезло (как, случается, везёт хорошим людям): в самую гадкую погоду к боярыне подвёз её на телеге дядя Анастас. Но обратно шагала сама, спешила, оскользаясь в липких осенних сумерках. По левую руку, подступая к самой дороге, сырой громадой высился стылый лес; и Аринушка невольно думала о том, что теперь осталось потерпеть всего одну ночь. И уже завтра на заре она побежит туда, к Янгулу. Поблагодарит его за добро и за помощь, расскажет, что матушка почти здорова нынче…
Наутро, надев под сарафан замашнюю рубаху и тёплую, ещё прабабушкину, понёву из клетчатой пестряди, она побежала в мокрый, угрюмый лес. Птицы не пели, по низинам стлался клоками жёлтый туман. На берег заветной реки Аринушка выбралась, уже продрогнув, намочив подол и рукава. За рекой, на взгорке, тумана не было – и на берегу, под здоровенным, в три охвата, дубом она увидела знакомый силуэт: неподвижный всадник на караковом коне.
Сердце забилось – и от волнения, и от радости; Арина приложила кольцо к неприметной ямке в коре рябины и перебежала мост. Всадник тронул коня, поехал навстречу, и сомнений не осталось:
- Янгул!
- Здравствуй, Арина.
Она приблизилась, улыбаясь; положила красную застывшую ладошку на тёплую шею коня. Ардар посмотрел сверху вниз:
- Залезай. Там грязь, не пройдёшь.
Выходит, Янгул встретил её верхом, зная, что ей будет трудно самой добраться до его дома? Какой же он добрый…
Но, холодной волной смыв эту короткую радость, из самых дальних уголков души вдруг хлынул, дрожа, давно забытый страх, и Арина опустила растерянное личико. Случайно коснуться ледяных пальцев Янгула, принимая бадейку с водой или передавая корзинку с пирогами – то одно. И вовсе другое – сесть рядом с ним на коня: так, чтоб ощущать холодное дыхание на виске. Позволить ардару поднять её в седло, позволить прижать каменную руку к своей спине – нет! И помыслить страшно!..
Но Аринушку не особо-то спрашивали. Увидев, что девушка не торопится садиться сама, Янгул нагнулся, крепко ухватил её двумя руками и вздёрнул вверх – легко, как палый листок. Арина успела лишь отчаянно вскрикнуть – и уже очутилась верхом на ардаровом коне. Янгул легонько тронул поводья – и конь пошёл шагом, грузно взбираясь на взгорок.
Неподвижная чёрная маска была теперь так близко, что постыдно затрепыхалось в груди мягенькое, трусливое сердечко. В этот момент всадников качнуло – и Арину крепко прижало к согнутой руке Янгула. Даже через шубку она ощутила его неподвижный холод – и мороз, забравшись под одежду, исколол острыми шипами сразу всю, с головы до ног.
- Как матушка, - произнёс Янгул; Аринушка не без труда догадалась, что это был вопрос.
- Не хворает уже почти… Поправляется… Это всё твоё лекарство… Спасибо тебе…
Он по обыкновению ничего не ответил. И Аринушка, помолчав, тихонько выдохнула:
- Разве ж так поступит человек без сердца? Или вот меня встретить… Тоже доброе дело…
- Доброе, - согласился ардар. – А то отмывай тебя потом. Грязи коню по колено.
Она смущённо заулыбалась – но вскинуть взгляд, чтобы глаза встретились с глазами Янгула, так и не решилась. Вот ведь… малюткой тоже знала, что какой-нибудь большой, матово блестящий чёрный жук не укусит за палец – а всё равно боялась. И руку к нему не тянула.
- Отмывай… То тебя отмывать. А меня отстирывать. Оно потруднее будет!
Ей казалось, что они едут невероятно долго, словно Янгул повёз её не напрямик, а кругами, другой дорогой. Арина, замолкнув, изучала взглядом каменную наручь и ладонь ардара, смотрела, как плывёт внизу раскисшая от долгих дождей земля.
- Ты отчего дрожишь?
- Замёрзла…
Ей – оттого, что не поднимала глаз – казалось, будто Янгул нисколько не следит за дорогой, а всё время смотрит на неё неподвижным, пронизывающим взглядом: правда ли замёрзла? Или перепугалась?
- Рука у тебя холодная…
- Да, - спокойно согласился ардар. – Если я её уберу, ты упадёшь.
Караковый конь уверенно шагал по извилистой тропке, и Аринушка крепилась: ничего, сейчас уже доедут, сейчас уже дом…
- А ты привыкай, - вдруг ровно произнёс Янгул. – Не всё же будем в избе сидеть. А второго коня у меня нет.
Она ответила – совсем тихо:
- Да ты не думай… Я взаправду не по погоде оделась…
Он сказал на это – тоже глуше, чем обычно:
- Не бойся.
И Аринушка, давно изучившая все самые лёгкие оттенки его голоса, услыхала в этой короткой фразе такую горечь, такую грусть, что невольно защемило сердце. Тотчас же вскинув глаза, она смело взглянула в прорези каменной маски и с укоризной произнесла:
- Янгул…
Чёрные камни глаз блестели так близко, что дыхание не шло из груди. Она видела даже грань, отделявшую самую серёдку зеницы от почти такого же тёмного обода. И могла различить все, даже самые мелкие, трещинки на каменных веках.
Он тоже смотрел на неё. И видел перед собою, совсем рядом, бледное личико с широко раскрытыми глазами и легко читаемым в них желанием во что бы то ни стало скрыть свой испуг. Он видел каждый серый лучик в её голубых глазах, каждую ресницу, каждую крошечную родинку на светлой, матовой коже. Больше всего на свете ему хотелось отпустить поводья и осторожно провести согнутым пальцем по её нежной щеке с прозрачной кожей. Он никогда ещё не оказывался так близко с человеком, который бы ему доверял. Он знал: человеческая кожа на ощупь особенная. Словами не передать, какая… Люди тёплые, их приятно трогать. Правда, просто так люди друг друга не трогают. Это он тоже знал. И совсем не хотел пугать Аринушку ещё пуще. Хватит с неё. И так еле дышит, чтоб не вскрикнуть невзначай.
Ничего. Как-нибудь потом он объяснит, что ему просто интересно. Ей вон тоже всё в нём интересно. Что он может какое-то время вовсе не дышать, что умеет прикинуться грудой камней, если не захочет, чтобы кто-то увидал его в лесу, и что спит он стоя…
Привычка спать стоя была очень давней. Он даже рассказал Арине немного о том, как нёс службу в княжеской крепости. Почему-то людская молва окрестила их владычицу заморской царицей – но это, в сущности, неважно. Он служил дозорным и часовым; случалось и так, что охранял покои княжны. Когда дозорным приходило время сменяться в ночной час, обычно отступал, прислонялся к стене, складывал руки на груди крестом, наклонял голову – и засыпал. Аринушка очень удивилась; тогда он объяснил: ардары во время сна совершенно каменеют. И потому не роняют рук и не падают, а, наоборот, словно бы врастают в пол и в стену. Она сказала на это:
- А люди наоборот… Когда спят, совсем мягкие.
Он знал. Он как-то раз из интереса ткнул пальцем спящую старуху. Она, конечно, тут же проснулась, завопила и долго, размашисто бранилась, называя его чёртовой каменюгой. Но она в самом деле оказалась довольно тёплой и мягкой. А когда умерла, стала холодной и затвердела. Подняв её тогда, чтобы обмыть и положить в гроб, он открыл для себя нечто важное. И хорошо понимал, отчего так боится Аринушка случайного прикосновения его руки.
…У порога он ссадил её с коня, потребовал:
- Беги в дом, грейся.
А сам, взяв каракового под уздцы, повёл в конюшню. Расседлал, насыпал в кормушку овса – и, уходя, поймал себя на любопытной мысли. Ему приятно было осознавать, что сейчас, покинув конюшню, он пройдёт по влажной тропе, поднимется на крыльцо и войдёт в избу – а там, прислонившись к тёплой печке, будет сидеть Аринушка. Румяная, с весело блестящими живыми глазами… И, верно, опять спросит какую-нибудь ерунду, на которую сразу и не поймёшь, что отвечать – и надо ли.
Девица промёрзла знатно: пришлось укутать её в шерстяное покрывало и напоить горячим сбитнем. Она подняла светящийся взгляд, полный благодарности, и вновь тихонько промолвила:
- Ох, Янгул, какой же ты добрый!.. Так хочется отблагодарить тебя! Да нечем…
Он промолчал. Ведь всё наоборот. Это она, добрая душа, согласилась к нему приходить.
МОЧИТЬ ВСЕХ!
...и продолжение повести.
Часть 4. Стр. 17-21* * *
Да только вскоре приключилась беда: захворала добрая Марфа, слегла – и совсем уж было помирать собралась. Побежала Аринушка к каменному человеку, горе своё выплакать. Рассказала ему всё, как есть; а он и говорит:
- Не кручинься, красна девица. Вылечим твою матушку. Только, коли хочешь спасти её, должна будешь со мною к Яге Ягишне ехать: только живой человек целебное зелье довезти назад сумеет.
Страшно было Аринушке к самой бабе Яге в гости ехать, да делать нечего: согласилась. Сели они с каменным человеком на коня и поскакали. Долго ли, коротко ли – в самом глухом лесу отыскали избушку Яги Ягишны. Стоит избушка на курьих ножках, вокруг себя поворачивается. Каменный человек ей и говорит:
- Избушка, избушка! Встань по-старому, как мать поставила: к лесу задом, к нам передом.
Тотчас повернулась избушка, встала, как надобно. Вошли они, смотрят – сидит Яга, костяная нога, руки что крюки, нос в потолок врос. Увидала их – открыла беззубый рот, забранилась:
- Фу, фу, фу, русским духом пахнет! Али ты, ардар-камень, ужин мне притащил?
Как услыхала это Аринушка – задрожала, к двери попятилась. А каменный человек говорит Яге:
- Ах ты, старая карга! Красну девицу за помощью к тебе привёл, а ты её есть собралась! Дай-ка ей лучше зелья из могуч-корня, на живой воде сваренного!
Отвечает Яга Ягишна:
- Ну, коли поможете мне дров наколоть да воды натаскать, дам красной девице зелья. А то стара я стала, одной не управиться с хозяйством.
Хотела Аринушка скорее к колодцу бежать, но остановил её ардар-камень:
- Погоди, - говорит. - Если кто живой за ворот возьмётся, утянет его колодец его на дно и не выпустит. А коли возьмётся за топор – порубит его топор на мелкие кусочки.
Сказал так, вышел из избушки и сам выполнил Яги Ягишны задание. Поворчала та, покряхтела – да делать нечего: отдала кувшинчик с волшебным зельем прямо в руки Аринушке.
Воротилась девица домой, дала матушке испить из кувшинчика – и она тотчас же встала с постели живая и здоровая.
Еле дождалась Аринушка утренней зари – как небо заалело, побежала скорей к другу своему каменному, чтобы поблагодарить его за помощь. И не заметила, как увязался за нею Демьянка, соседский сын…
* * *
Марфа выздоравливала: с каждым днём силы, сгоревшие в огне болезни, возвращались к ней. Аринушка терпеливо выхаживала мать – а сердце всю седмицу рвалось за бурливую реку, туда, к Янгулу. Надо, обязательно надо будет отблагодарить его за лекарство!
Когда она, проснувшись, спешно надевала свои старенькие башмачки, ардар подошёл к ней, тяжело ступая по половицам. Дождался, пока Аринушка выпрямится, и протянул ей маленький мешочек, стянутый верёвкой:
- Возьми. Будешь похлёбку или кашу делать, добавляй понемногу.
Она взглянула ему в глаза – в свете лучины там медленно качались золотистые отблески:
- Спасибо, Янгул…
В мешочке оказалась сухая трава, истолчённая в пыль. Арина сделала так, как научил ардар – и матушка быстро пошла на поправку.
А теперь Арина сидела за прялкой, прислушиваясь к дыханию матери, и вспоминала, какой странный сон приснился ей тогда, в избе Янгула: будто бы ей потребовалось непременно отыскать бабу Ягу и забрать у неё огромный горшок не то с зерном, не то с пауками. И что от этого будто бы зависело что-то очень важное, самое важное на свете. Горшок Аринушка во сне нашла и забрала, а вот что было дальше, она не помнила. Вернее всего, сон оборвался, перетёк в какой-то другой… Но она расскажет Янгулу то, что запомнила, позабавит каменного друга.
Ночью выпал первый снег, земля застыла; и Аринушка, поглядывая в окно, думала, что привычные глазу зарубки и вешки в заснеженном, изменившемся лесу углядеть в первый раз будет труднее обычного. И, должно быть, по-настоящему страшно станет бегать по мосту, когда ударят морозы – под сильными порывами ветра, под колкой метелью…
Стукнула дверь: вошла подружка, Любушка. Арина обрадовалась, отложила работу, встала навстречу:
- Любаша! Здравствуй, милая!
- Аринушка, радость моя, здравствуй! Марфа Никитична, как здоровье-то твоё?
Та отозвалась слабым голосом:
- Ничего, Любушка… Видишь, уже поправляюсь… Слава Богу…
Аринушка подошла поближе к печи, где лежала мать:
- Матушка, не нужно ли чего? А то бы я с Любушкой прошлась бы, погуляла…
- Нет, родная, ничего не нужно. Разве молока полкружки…
- Сейчас, матушка!
Арина откинула полотенце с кадушки, налила в деревянную кружку немного молока, подошла к печи и протянула матери. Та бережно взяла, приникла сухими губами. Аринушка придерживала донышко полотенцем, чтоб случайная капля не намочила постель. Мать пила, задумчиво глядя на тонкую дочкину руку. Потом взяла горячими пальцами её ладонь, развернула тыльной стороной вверх:
- Откуда у тебя кольцо?.. В городе купила?
- Купила, матушка, - Аринушка опустила густые ресницы. – Уж прости! Не утерпела. Так уж оно мне приглянулось… Это ведь баус. Он недорогой…
- Ну, что с тобой сделаешь, мотовка, - ласково пожурила мать; отдала кружку и легла поудобнее. – Сходи, погуляй с подружкой. Я подремлю пока.
Любушка сгорала от любопытства. И ждала с нетерпением, когда Аринушка наденет свою шубку с полосками вытертого плиса, повяжет шерстяной платок и выйдет наконец вместе с ней на холодный двор. Едва дверь закрылась за ними, Любаша ухватила руку Арины:
- А ну-ка, ну-ка… Ой, а вправду, красивое какое! И верно, баус… А оправа медная? На бронзовую не похоже… Откуда оно у тебя? Кто подарил-то? Эй, подруженька! Сказывай! Уж, должно быть, не Петенька…
- Нет, не Петенька, - с улыбкой призналась Арина, опуская глаза. – Пойдём, расскажу тебе.
Волновало подругу, кто мог подарить Аринушке такое необычное, с синим камнем, колечко. Нравился бойкой Любаше сын Пелагеи, Петенька. А Петеньке нравилась скормница Аринушка. И если появился у той сердечный друг – может, взглянет тогда Петя наконец ласково на хохотушку Любушку…
- Я матушке не сказывала, - смущаясь, начала Аринушка. – Я дважды в седмицу по уговору к Катерине Гавриловне хожу, а третий раз… А третий раз не к боярскому двору.
Любушка распахнула большущие любопытные глаза, примолкла – и Аринушке вдруг стало так жутко открывать свою тайну, словно она согрешила всеми тяжкими грехами. Мыслимое ли дело – рассказать без утайки, как пошла она след в след за каменным воином, как подарил он ей колечко, как привёл в дом? Как вместе сидели они за одним столом, как укрывал он её тогда – бережно, ласково?..
Да разве можно?! И Арина, забоявшись, враз передумала.
- Не к боярыне? Куда же?..
- Дедушка один… живёт на дальней окраине… почти на самой опушке… Жена померла давно, дети уехали… А у него тоже садик… И садика ему жалко. Сил-то нет ухаживать… А я… я его пожалела. Вот он мне колечко и подарил…
- Дедушка, говоришь? – неспешно переспросила Любушка. И вздохнула, не дождавшись отклика:
- Ладно. Пусть будет дедушка. Коли лучшей подружке не хочешь правду сказывать…
«А он бы на это промолчал», - вдруг подумала Аринушка. Улыбнулась – и промолчала.
* * *
Первый снег пролежал недолго, и к середине недели все дороги превратились в сплошную жидкую грязь. Аринушке, правда, повезло (как, случается, везёт хорошим людям): в самую гадкую погоду к боярыне подвёз её на телеге дядя Анастас. Но обратно шагала сама, спешила, оскользаясь в липких осенних сумерках. По левую руку, подступая к самой дороге, сырой громадой высился стылый лес; и Аринушка невольно думала о том, что теперь осталось потерпеть всего одну ночь. И уже завтра на заре она побежит туда, к Янгулу. Поблагодарит его за добро и за помощь, расскажет, что матушка почти здорова нынче…
Наутро, надев под сарафан замашнюю рубаху и тёплую, ещё прабабушкину, понёву из клетчатой пестряди, она побежала в мокрый, угрюмый лес. Птицы не пели, по низинам стлался клоками жёлтый туман. На берег заветной реки Аринушка выбралась, уже продрогнув, намочив подол и рукава. За рекой, на взгорке, тумана не было – и на берегу, под здоровенным, в три охвата, дубом она увидела знакомый силуэт: неподвижный всадник на караковом коне.
Сердце забилось – и от волнения, и от радости; Арина приложила кольцо к неприметной ямке в коре рябины и перебежала мост. Всадник тронул коня, поехал навстречу, и сомнений не осталось:
- Янгул!
- Здравствуй, Арина.
Она приблизилась, улыбаясь; положила красную застывшую ладошку на тёплую шею коня. Ардар посмотрел сверху вниз:
- Залезай. Там грязь, не пройдёшь.
Выходит, Янгул встретил её верхом, зная, что ей будет трудно самой добраться до его дома? Какой же он добрый…
Но, холодной волной смыв эту короткую радость, из самых дальних уголков души вдруг хлынул, дрожа, давно забытый страх, и Арина опустила растерянное личико. Случайно коснуться ледяных пальцев Янгула, принимая бадейку с водой или передавая корзинку с пирогами – то одно. И вовсе другое – сесть рядом с ним на коня: так, чтоб ощущать холодное дыхание на виске. Позволить ардару поднять её в седло, позволить прижать каменную руку к своей спине – нет! И помыслить страшно!..
Но Аринушку не особо-то спрашивали. Увидев, что девушка не торопится садиться сама, Янгул нагнулся, крепко ухватил её двумя руками и вздёрнул вверх – легко, как палый листок. Арина успела лишь отчаянно вскрикнуть – и уже очутилась верхом на ардаровом коне. Янгул легонько тронул поводья – и конь пошёл шагом, грузно взбираясь на взгорок.
Неподвижная чёрная маска была теперь так близко, что постыдно затрепыхалось в груди мягенькое, трусливое сердечко. В этот момент всадников качнуло – и Арину крепко прижало к согнутой руке Янгула. Даже через шубку она ощутила его неподвижный холод – и мороз, забравшись под одежду, исколол острыми шипами сразу всю, с головы до ног.
- Как матушка, - произнёс Янгул; Аринушка не без труда догадалась, что это был вопрос.
- Не хворает уже почти… Поправляется… Это всё твоё лекарство… Спасибо тебе…
Он по обыкновению ничего не ответил. И Аринушка, помолчав, тихонько выдохнула:
- Разве ж так поступит человек без сердца? Или вот меня встретить… Тоже доброе дело…
- Доброе, - согласился ардар. – А то отмывай тебя потом. Грязи коню по колено.
Она смущённо заулыбалась – но вскинуть взгляд, чтобы глаза встретились с глазами Янгула, так и не решилась. Вот ведь… малюткой тоже знала, что какой-нибудь большой, матово блестящий чёрный жук не укусит за палец – а всё равно боялась. И руку к нему не тянула.
- Отмывай… То тебя отмывать. А меня отстирывать. Оно потруднее будет!
Ей казалось, что они едут невероятно долго, словно Янгул повёз её не напрямик, а кругами, другой дорогой. Арина, замолкнув, изучала взглядом каменную наручь и ладонь ардара, смотрела, как плывёт внизу раскисшая от долгих дождей земля.
- Ты отчего дрожишь?
- Замёрзла…
Ей – оттого, что не поднимала глаз – казалось, будто Янгул нисколько не следит за дорогой, а всё время смотрит на неё неподвижным, пронизывающим взглядом: правда ли замёрзла? Или перепугалась?
- Рука у тебя холодная…
- Да, - спокойно согласился ардар. – Если я её уберу, ты упадёшь.
Караковый конь уверенно шагал по извилистой тропке, и Аринушка крепилась: ничего, сейчас уже доедут, сейчас уже дом…
- А ты привыкай, - вдруг ровно произнёс Янгул. – Не всё же будем в избе сидеть. А второго коня у меня нет.
Она ответила – совсем тихо:
- Да ты не думай… Я взаправду не по погоде оделась…
Он сказал на это – тоже глуше, чем обычно:
- Не бойся.
И Аринушка, давно изучившая все самые лёгкие оттенки его голоса, услыхала в этой короткой фразе такую горечь, такую грусть, что невольно защемило сердце. Тотчас же вскинув глаза, она смело взглянула в прорези каменной маски и с укоризной произнесла:
- Янгул…
Чёрные камни глаз блестели так близко, что дыхание не шло из груди. Она видела даже грань, отделявшую самую серёдку зеницы от почти такого же тёмного обода. И могла различить все, даже самые мелкие, трещинки на каменных веках.
Он тоже смотрел на неё. И видел перед собою, совсем рядом, бледное личико с широко раскрытыми глазами и легко читаемым в них желанием во что бы то ни стало скрыть свой испуг. Он видел каждый серый лучик в её голубых глазах, каждую ресницу, каждую крошечную родинку на светлой, матовой коже. Больше всего на свете ему хотелось отпустить поводья и осторожно провести согнутым пальцем по её нежной щеке с прозрачной кожей. Он никогда ещё не оказывался так близко с человеком, который бы ему доверял. Он знал: человеческая кожа на ощупь особенная. Словами не передать, какая… Люди тёплые, их приятно трогать. Правда, просто так люди друг друга не трогают. Это он тоже знал. И совсем не хотел пугать Аринушку ещё пуще. Хватит с неё. И так еле дышит, чтоб не вскрикнуть невзначай.
Ничего. Как-нибудь потом он объяснит, что ему просто интересно. Ей вон тоже всё в нём интересно. Что он может какое-то время вовсе не дышать, что умеет прикинуться грудой камней, если не захочет, чтобы кто-то увидал его в лесу, и что спит он стоя…
Привычка спать стоя была очень давней. Он даже рассказал Арине немного о том, как нёс службу в княжеской крепости. Почему-то людская молва окрестила их владычицу заморской царицей – но это, в сущности, неважно. Он служил дозорным и часовым; случалось и так, что охранял покои княжны. Когда дозорным приходило время сменяться в ночной час, обычно отступал, прислонялся к стене, складывал руки на груди крестом, наклонял голову – и засыпал. Аринушка очень удивилась; тогда он объяснил: ардары во время сна совершенно каменеют. И потому не роняют рук и не падают, а, наоборот, словно бы врастают в пол и в стену. Она сказала на это:
- А люди наоборот… Когда спят, совсем мягкие.
Он знал. Он как-то раз из интереса ткнул пальцем спящую старуху. Она, конечно, тут же проснулась, завопила и долго, размашисто бранилась, называя его чёртовой каменюгой. Но она в самом деле оказалась довольно тёплой и мягкой. А когда умерла, стала холодной и затвердела. Подняв её тогда, чтобы обмыть и положить в гроб, он открыл для себя нечто важное. И хорошо понимал, отчего так боится Аринушка случайного прикосновения его руки.
…У порога он ссадил её с коня, потребовал:
- Беги в дом, грейся.
А сам, взяв каракового под уздцы, повёл в конюшню. Расседлал, насыпал в кормушку овса – и, уходя, поймал себя на любопытной мысли. Ему приятно было осознавать, что сейчас, покинув конюшню, он пройдёт по влажной тропе, поднимется на крыльцо и войдёт в избу – а там, прислонившись к тёплой печке, будет сидеть Аринушка. Румяная, с весело блестящими живыми глазами… И, верно, опять спросит какую-нибудь ерунду, на которую сразу и не поймёшь, что отвечать – и надо ли.
Девица промёрзла знатно: пришлось укутать её в шерстяное покрывало и напоить горячим сбитнем. Она подняла светящийся взгляд, полный благодарности, и вновь тихонько промолвила:
- Ох, Янгул, какой же ты добрый!.. Так хочется отблагодарить тебя! Да нечем…
Он промолчал. Ведь всё наоборот. Это она, добрая душа, согласилась к нему приходить.
@музыка: Се ля ви со всеми вытекающими
@настроение: очень устал
@темы: Проза, "Аринушка и ардар", Творчество
Но, разумеется, в закрытой записи - скопировав в поле "открыть запись для..." ники тех ПЧ, кто предложит свой вариант подписи к вывешенному ниже рисунку.
Поэтому Масленицу я люблю.
Они повсюду. Они едят мой мозг. 
